– Что вы хотите? – теперь ее голосок испуганно подрагивает.
– Обычно я говорю: хрустов, и побольше, но под Новый год я делаюсь добрым. Значится, так. Массажиста ты бросишь, а с мужем станешь ласковой, как в первый день знакомства. И не будешь ему изменять. Ровно три года. А там поглядим. Договорились?
– Да, – выдыхает она.
– Считай, что это подарок от Деда Мороза. И не вздумай нарушить наш договор. Я за тобой буду следить. Чуть что – снимки лягут на стол твоего супружника, а он на расправу скорый. Пока, красавица. С наступающим!
Откидываюсь на спинку сиденья. За ту минуту, что длилось мое сольное выступление, пошел снег – точно ждал, когда я поставлю точку в этом деле. Он все прибывает. Пространство вокруг машины становится белым и движущимся. Включаю «дворники». С холодной бесстрастностью метронома они смахивают снежинки, а я разговариваю сам с собой.
«Эй ты, альтруист хренов, эти моральные уроды наверняка когда-нибудь разбегутся. Барби продастся другому беременному денежками брюхану, а ее благоверный купит новую куколку. Ради чего ты старался, придурок? А если бы оказалось, что твой клиент связан с «заборскими»? Тогда вранье вышло б тебе боком. Ищешь неприятностей на свою задницу?» – «Не знаю, – честно отвечаю сам себе, – наверное, хочется хоть кому-нибудь сделать добро, чтобы под Новый год отскрести свою покрытую заскорузлой грязью душу…»
На этом я прекращаю диалог, включаю зажигание и пускаюсь в путь под бесконечным снегом…
* * *
31 декабря. Понедельник. В этот вечер мы с Сероглазкой по традиции остаемся дома, чтобы встретить Новый год вдвоем.
Я наряжаю синтетическую елочку, бережно нанизывая игрушки своего детства: плоский картонный «зил», такой же картонный паровоз, балерину и хоккеиста с кукольными мордашками и прочий, можно сказать, антиквариат, который в послевоенное время покупали еще мои дед и бабка. Эти игрушки я три года назад выпросил у матери. Многие из них поизносились, золотая и серебряная мишура заплелась в гордиевы узлы. Но я не выбросил ничего.
Сероглазка накрывает на стол. При свечах, в колеблющемся полумраке выпиваем за покидающего нас старикана. Он был не худшим. Хотя у меня с ним свои тайные счеты, а у жены, наверное, свои. По мере приближения заветной минуты во мне нарастает невыносимая тревога. Наивный пацан по прозвищу Королек нетерпеливо ждет чуда, а потрепанный жизнью человек – другая часть моего я – твердо убежден, что ничего особенного не случится. И эта раздвоенность мучает меня, словно я дерево, которое рассекли пополам.
Каким был для меня уходящий год? Понятия не имею. Знаю только, что за это время мудрее не стал. Не стал и счастливее – вообще-то по восточному гороскопу год был не моим. Впрочем, и следующий не вполне мой.
Пора пожелать всех благ родным и знакомым. В первую очередь звоню маме, потом, превозмогая себя, – отцу. На мои штампованные поздравления следуют такие же затертые фразы, но голоса чуть-чуть подрагивают.
По-другому ведет себя охальник Шуз:
– Кончай слюнявить трубку. Человечество катится в тартарары вместе с жирным Санта Клаусом и прочей слащавой дребеденью. С каждым годом мы все ближе к пропасти, что лично меня радует. Это скопище вонючих придурков, запердевшее вселенную, наверняка омерзело даже тому, кто его создал.
Звякаю Акулычу.
– И тебя с наступающим, обормот, – отвечает он, дико орет: – Эй, там, на камбузе! – и поясняет: – Отпрыски бузотерят.
– Ты славный мужик, мордан, – говорю я. – Честный мент.
– И ты вроде ничего, птаха божья, – откликается он.
– Слушай, не найдется для меня в ментовке вакансии опера?
– Для хорошего человечка завсегда найдется местечко. Как погляжу, не сладка сычиная доля.
– Надоело кувыркаться в одиночку. Рогоносцы и рогоносихи поперек горла. Хочу поработать на державу.
– Забегай после праздников. Обсудим.
Убедившись, что Сероглазка намертво припаялась к ящику с антенкой, натужно изображающему искрометное веселье, уединяюсь на кухне и набираю номер Анны.
– С наступающим, любимая! Желаю счастья на веки вечные.
– И тебе счастья, милый.
– Без тебя? Это немыслимо. – Не удержавшись, спрашиваю: – Ты одна?
– Как перст.
– Можно навестить тебя в новом году?
– Нет, – произносит она нежно и непреклонно.
Мы разъединяемся, точно кто-то одним махом разрубил пульсирующую ниточку, связывавшую нас во мгле…
С боем курантов врывается Новый год. Темноту за окном с шумом прорезают запущенные пацанами разноцветные ракеты, мелкие декабрьские звезды над нашей блочной многоэтажкой становятся звездами января и наступает время подарков.
Преподношу жене французский косметический набор и с волнением жду ответного сюрприза. Вообще-то я уже два раза намекал, что хотел бы новый портмоне, этот совсем истрепался.
– А мой подарок невидимый, – говорит Сероглазка. Замечает выражение моей вытянувшейся физиономии и добавляет: – Пока.
Так, портмонет накрылся.
– Слушай, Королек, – хитро прищуривается жена. – Ты же у нас сыщик. Вот и угадай, что я собираюсь тебе презентовать.
– Данных маловато, – бурчу я, насупившись.
– Давай-давай, не увиливай.
– А если не отгадаю, что – не получу твой сюрприз?
– Все равно получишь, – вздыхает Сероглазка.
– Сегодня?
– Н-н-нет. Через какое-то время.
– Через какое?
– Хватит, – отрезает Сероглазка. – Если скажу, любой дурак догадается.
Усилием воли напрягаю расслабленные полегчавшие мозги, в которых словно вскипают пузырьки шампанского.
– Исходя из твоих слов ясно, что подарок существует и – главное – я его когда-нибудь получу. Но почему не сразу? И почему он сегодня невидимый? Рассмотрим варианты. Первый. Ты вложила деньги в некую фирму, которая обещает неслыханные дивиденды… Нет, на такую аферу ты не отважишься. Вариант второй. Подарок – нечто произрастающее. Он где-то таится и через срок, который знает любой дурак…
Застываю с разинутым ртом.
Сероглазка краснеет и смеется. Поднимаю подругу жизни на руки, и на ее шее тихонько звякают бусы. Я осторожно держу на своих лапах Сероглазку – и сына… или дочь. Вообще-то лучше, если родится пацан, но и пацанка вполне сойдет, я не гордый.
Во мне, разрывая грудную клетку, вспыхивает неимоверная радость – и тут же гаснет, сменившись смутной тоской и страхом. Уж не потому ли, что зародившееся в Сероглазке крошечное невидимое нечто отныне и навек, как цепью, приковывает нас друг к другу? Неужто это пугает меня?
– А теперь поставь даму на место, – велит Сероглазка.
И когда исполняю приказ, вытаскивает из-под ваты, изображающей снег у подножия елочки, совершенно роскошный портмоне, сдувает с даже на вид мягкой кожи прилипшие волоконца и протягивает мне.
