– Поэтому я застыла на обочине, – продолжала Нэт. – Я просто… зависла. – Ее глаза снова были мокрыми. – У меня не получается. – Ее голос дрогнул. – Я не чувствую себя в безопасности, понимаешь?
– Иди ко мне, – сказала Хезер. Она обняла пьяную Нэт, которая по-прежнему плакала, и прижала к себе. Та крепко вцепилась в Хезер, будто боялась, что упадет. – Тише, – бормотала Хезер снова и снова. – Тихо. Сегодня же твой день рождения.
Но она не сказала Натали, что все будет хорошо. Разве она могла? Она знала, что Нэт права.
Никто из них не был в безопасности.
Уже нет. И ничего никогда не будет по-прежнему.
Додж
Открыв дверь, Додж услышал голоса, доносящиеся из гостиной, и тут же пожалел, что сразу пошел домой. Было только начало двенадцатого, и вначале он решил, что у них в гостях Рики. Он был не в том настроении, чтобы общаться с улыбающимися по-идиотски Рики и с красневшей Дэйной, которая старалась, чтобы все выглядело не так нелепо, и постоянно метала на Доджа грозные взгляды, будто бы это он – незваный гость в этом доме.
Но тут его позвала мама:
– Заходи, Додж!
На диване сидел седеющий мужчина. Его костюм был таким же помятым, как и его лицо.
– Что такое? – спросил Додж, глядя на мать. Он даже не старался вести себя вежливо. Он не собирался любезничать с одним из хахалей матери.
Его мама нахмурилась.
– Доооодж, – сказала мама, растягивая его имя, как бы предупреждая его. – Ты ведь знаешь Билла Келли? Билл пришел к нам в гости. – Она пристально смотрела на Доджа, и в ее глазах легко читалось следующее: Билл Келли только что потерял своего сына, и если ты будешь грубо с ним обращаться, клянусь, ты будешь ночевать на улице…
Внезапно у Доджа возникло ощущение, будто все его тело слишком угловатое и шипастое и что он не может вспомнить, как правильно управлять им. Он неуклюже повернулся к мужчине, сидящему на диване. Старший Билл Келли. Теперь Додж видел их сходство с сыном – седеющие волосы соломенного цвета, пронзительные голубые глаза, тяжелая челюсть.
– Здрасьте, – хрипло сказал Додж и прочистил горло. – Мне было… то есть мне жаль… в смысле, нам всем было очень жаль узнать…
– Спасибо, сынок. – голос мистера Келли был на удивление звонким. Додж был рад, что его прервали, потому что он не знал, что еще можно было сказать. Ему было так жарко, что лицо, казалось, вот-вот взорвется. Вдруг ему захотелось истерично закричать: «Я был там. Я был там, когда умер ваш сын. Я мог спасти его».
Он глубоко вздохнул. Игра действовала ему на нервы. Он начинал сходить с ума.
Спустя какое-то время, которое показалось Доджу целой вечностью, мистер Келли перевел взгляд на его мать.
– Мне пора идти, Шейла. – Он медленно поднялся. Он был таким высоким, что почти задевал головой потолок. – Завтра я еду в Олбани на вскрытие. Я не жду ничего необычного, но… – Он беспомощно развел руками. – Я хочу знать все. И я узнаю.
Доджа пробил пот. Возможно, у него разыгралось воображение, но он был уверен, что слова мистера Келли были адресованы именно ему. Он вспомнил обо всех бланках для оформления ставок, которые он собирал этим летом. Куда он их дел? Положил в ящик с нижним бельем? Или оставил на прикроватной тумбочке? Черт! Надо избавиться от них.
– Разумеется. – Мама Доджа тоже встала. Теперь они уже втроем неловко стояли, как актеры, забывшие слова в пьесе. – Пожелай мистеру Келли спокойной ночи, Додж.
Додж закашлял:
– Да. Конечно. Примите еще раз мои соболезнования…
Мистер Келли протянул ему руку.
– Таков божий промысел, – тихо сказал он. Но Доджу показалось, что мистер Келли слишком сжал его руку при рукопожатии.
Той ночью Диггин пошел на вечеринку внизу оврага, которая закончилась для него сломанным ребром, двумя фингалами и одним выбитым зубом. Дерек Клиг был пьян – так он объяснил свое поведение после, но все знали, что все гораздо сложнее, и, как только лицо Диггина пришло в норму, он рассказал всем желающим, как Дерек напрыгнул на него и, угрожая, пытался заставить его выдать имена судей, не желая слушать, что Диггин их не знает.
Это было очевидное нарушение одного из множества негласных правил Паники. Ведущий был неприкосновенен. Как и судьи.
Дерека Клига немедленно исключили. Он потерял свое место в игре, и уже к утру его имя было вычеркнуто из бланков для оформления ставок.
А Натали, последнюю выбывшую участницу, вернули в игру.
30 июля, субботаХезер
Хезер разбудил стук в окно. Она села, потирая глаза, испуганная и не ориентирующаяся в пространстве. Лучи солнца проходили сквозь лобовое окно «Тауруса». Через стекло на нее смотрел Додж.
Проснувшись, она тут же вспомнила обо всем – поцелуй с Бишопом и его неудачное завершение; Натали, рыдающую в ванной. А теперь на нее смотрел Додж, отмечая мятые простыни и побитые чашки из фастфуда на пассажирском сиденье; упаковки из-под чипсов; шлепанцы и разбросанную одежду на заднем сиденье.
Снаружи босоногая Лили надевала купальник.
Хезер открыла дверь и вышла из машины.
– Что ты здесь делаешь? – Она была в ярости. Он нарушил негласный договор. «Никому не говори» также подразумевало «не приходи сюда больше».
– Я не мог до тебя дозвониться. Твой телефон выключен. – Даже если он и понял, что она разозлилась, то не придал этому значения.
Ее телефон. Она старалась выключать его по возможности, поскольку зарядить его можно было, только работая у Энн. Кроме того, ей не хотелось читать сообщения от мамы. Но теперь Хезер вспомнила, что относила его на зарядку к Бишопу прошлой вечером и оставила его там. Черт! Значит, придется за ним возвращаться.
Хезер спала в одежде – в той же самой, которая была на ней на вечеринке Нэт, в том числе в майке с блестками. Она скрестила руки на груди и спросила:
– Что хотел?
Он передал ей сложенный листок бумаги. Новый бланк для оформления ставок.
– Нэт вернули в игру. Дерека дисквалифицировали.
– Дисквалифицировали? – переспросила Хезер. На ее памяти из Паники дисквалифицировали всего раз, это было несколько лет назад – один из игроков спал с судьей. Потом оказалось, что тот парень, Мики Барнс, даже не был судьей, а просто притворялся, чтобы затащить девушку в постель. Но было слишком поздно. Игрока уже заменили.
Додж пожал плечами. Лили, стоящая позади него, перевернула ведро с водой и делала реки из грязи. Хезер была рада, что она их не слушает.
– Скажешь ей? – спросил Додж.
– Ты можешь сам сказать, – ответила Хезер.
Он снова посмотрел на нее. Что-то в его взгляде переменилось.
