Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
Дом остался жить привычными звуками. Шумел по утрам фен, булькала кофемашина, фонил телевизор, скребли по тарелке вилки. Грэг входил после рабочего дня, разувался, снимал пиджак, на ходу развязывал галстук, склонялся и целовал меня в висок. Поцелуй в висок – очень нежный жест и спасительный, он позволяет избежать прикосновения к губам. За губы ведь можно ухватиться, как за шанс, и увлечь в любовное продолжение. А ему было проще не переключаться на новую волну, не прикладывать усилий, не отдавать. В его теле уже зарождалась страшная душевная болезнь, от которой нет спасения. Внешне все было как всегда. Грэг рассказывал про индекс Доу-Джонса и про упавшие цены на бензин, а чаще ничего не рассказывал. Читал, слушал новости, гладил Тангу. Все было как было всегда. Только голоса у меня не было.
Элис Броуди подняла на меня глаза и спросила:
– Вы тоже считаете, что любовь живет три года, как пишут в одной популярной книге?
– Нет, Элис, я думаю, что это очень пошло – так считать.
Потому что у меня была Анна. И я любил ее столько лет, сколько знал.
– Я тоже не верю. Мы с Грэгом продержались дольше, но дело было вовсе не в количестве лет.
Она много говорила в тот вечер. Может быть, впервые за месяцы.
– Мой школьный учитель музыки – непризнанный, как водится, гений – был очаровательным джентльменом благородных в прошлом кровей и тихим пьяницей в настоящем. Он уделял женскому миру много внимания, но музой своей называл одну. Женщину неброскую, тихую, не отсвечивающую при нем, но из тех, что глянут исподлобья, а назавтра Троянская война. Она вытаскивала его с сомнительных сборищ, отмывала, переодевала в свежее, забирала у непутевых друзей его стоптанные ботинки, ключи и иногда деньги. Она знала, что он слабак и неудачник, но он был ей нужен и такой: странный, безвольный, грешный, любой. Как-то осенью мы столкнулись с ним в цветочной лавке. Он был трезв, разговорчив и галантен, как всегда. Цветочница бесцеремонно скользнула по простым, хотя и опрятным одеждам и предложила:
– Возьмите хризантемы, только что срезанные. Для вас букет и бесплатная тесьма.
Мы переглянулись, он улыбнулся загадочно и немного виновато и отошел к другим вазам:
– Моя жена любит розы, я прошу вас – одиннадцать белых.
Он неспешно выбирал цветок за цветком, будто писал натюрморт, и мне казалось, что в глазах у него нарисована ее будущая радость. Моя жена любит розы. Интересно, Грэг знает, какие цветы я люблю?
– Вам когда-нибудь везло в лотерее, Марк? – Элис неожиданно меняла тему разговора.
– Ни разу в жизни. А всегда хотелось, чтобы это случилось хотя бы однажды.
– Не расстраивайтесь. Может быть, именно поэтому вам повезло в любви. И в этом смысле вы – счастливчик поудачливее всех вместе взятых, кому достался ценный денежный приз. А я как раз из тех, кому в придорожной грязи блеснет медным боком коллекционный пятицентовик и чьи пять номеров из шести выпадут в лототроне. Моя очередь на регистрацию в аэропорту окажется самой короткой, а, если я поеду с вами в машине, светофоры будут давать зеленую волну.
– Как здорово, Элис. У вас приятнейший из талантов!
Мы рассмеялись. Но Элис явно хотела рассказать о чем-то другом.
– Однажды я спешила в ресторан, у нас была годовщина с Грэгом, и он заказал столик на семь часов. Мне оставалось пройти два квартала, как вдруг с неба хлынул сильный дождь. У меня не было с собой зонта, и я забежала в первый попавшийся галантерейный магазин, совсем крохотный. И оказалась в нем тысячным покупателем. Вы удивляетесь? Я – нет. Говорю же, со мной постоянно это происходит. Мы сфотографировались с владельцем магазина, мне подарили совершенно жуткий торт, весь в кремовых розах и взбитых сливках, и еще – дорожную сумочку. Ну и зонт я купила, конечно.
Я смотрела на ливень за стеклянной дверью и думала, как бы теперь все уместить в руках – и торт этот невозможный, и новую сумку, и зонт. И тут позвонил Грэг. По голосу было слышно, что он в нетерпении. Спрашивал, когда я приду, уже было начало восьмого. А я, смеясь от нелепости ситуации, сказала ему, что нахожусь в пятистах метрах, и у меня в руках выигранный торт, и зонтик, и сумочка. И что на улице льет как из ведра, может, он бы сделал круг и приехал за мной на машине, ведь он был за рулем в тот день.
– Послушай, – прошипел Грэг, – ну какой торт? Какой дождь? Я приехал сюда пятнадцать минут назад, никакого дождя не было. Если это розыгрыш, то он не смешной. Приходи, пожалуйста, поскорее.
И Грэг нервно отжал мой вызов, я просто увидела, как он в раздражении бросил телефон на белую скатерть. Я положила нераскрытый зонт в подаренную дорожную сумку. Взяла торт. И вышла на улицу.
Лил дождь из тех, под которыми промокаешь вмиг. Я помню такой из детства, когда ливень застал нас с сестрами возле озера, где мы загорали и купались. Мы вдвоем весело побежали босиком по песчаной дороге к дому, а самая старшая, Лили, не захотела вылезать из теплой воды и так и купалась под водопадом. Мы кричали ей: «Лили, ты вся промокнешь!» А она хохотала и брызгалась счастливо: «Я уже, смотрите, я уже!» Как только добежали до дома, дождь кончился, но мы, конечно, уже были насквозь мокрыми. С волос, с наших носов, со всей одежды капала вода. Мы разделись до маек и трусов и выжимали платья, а потом гонялись по двору и старались достать друг друга скрученными мокрыми платьями. О, как это было здорово! Мама смотрела на нас с террасы и смеялась.
А теперь я шла пятьсот шагов до ресторана и никуда не торопилась. Мне не нужно было бояться промокнуть, потому что я была уже, смотрите, я уже. Метрдотель хотел что-то сказать про мой внешний вид: по расплывшемуся торту и прилипшим к лицу волосам я догадывалась, что выглядим мы со сладким кремовым безобразием примерно одинаково. Но я пообещала ему: «Ровно минуту. Внизу сидит мой муж, я позову его, и мы уедем». Он, кажется, онемел от моего вида и пропустил в зал ресторана.
Грэг вертел в руках телефон. У него была такая нервная привычка – подбрасывать ручки, крутить телефоны и пульт от телевизора, когда он чего-то ждал. Я подошла к столику и сказала ему с интонацией стюардессы: «Что желаете, мясо или рыбу? Или сразу десерт?» – и опустила торт перед ним на тарелку.
Он обомлел. Засуетился, стал оглядываться по сторонам и говорить, что не знал и что он сейчас же отвезет меня домой, не то я простыну. Грэг обернул меня своим пиджаком, под общее молчание мы покинули ресторан и в заряженном напряжением автомобиле доехали до дома. Грэг проследил, чтобы я переоделась, высушила волосы, выпила горячего чаю, а потом, грубо хлопнув дверью, куда-то уехал.
Мне всегда казалось… Нет, я в этом уверена. Что мой человек никогда бы не заставил меня пройти пятьсот метров под ливнем. А сумка та, выигранная, совсем недавно порвалась. Как знак.
Я слушал Элис, понимал и не понимал. Жизнь – она всякая, я это знал. И большая любовь может пройти – я догадывался. Но еще я понимал, что ничто не может сделать чувства ярче, если в одном из двоих проклюнулись ростки равнодушия. Ни деньги, ни путешествия, ни сторонний роман. Любовь – это когда внутри живет убежденность, что рядом свой, лучший человек, в болезни и здравии, как бы избито эти слова ни звучали. И по тому, как увлеченно мужчина слушает женщину, которая, моя посуду, рассказывает ему какую-то ерунду из детства. Как он смеется, представляя ее маленькой девочкой и чувствуя, как сжимается от нежности все его нутро. И по тому, как она приподнимается на цыпочках и любопытным взглядом в окно провожает его, выбежавшего к машине за забытыми перчатками, – видно, есть в них та самая убежденность или ее никогда не было. Возникни рядом случайный фотограф, запечатлей лица этих людей, и можно выбрасывать все пособия по психологии семейной жизни, потому что счастье – вот оно. В нужности, необходимости, интересе.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
