Целиком изложить план прищучивания следователь не успел, потому что со стороны деревни донёсся топот. Земля задрожала и заколебалась. Если б дело было где-нибудь в Индии, было бы ясно, что это взбесившийся слон сорвался с привязи и ринулся в родные джунгли, всё круша на своём пути. Но в Копытином Логу так топотать мог только участковый. Издали было слышно его пыхтение и треск ломаных сучьев. Скоро и сам Бабай возник во тьме, огромный, как гора.
— Атас! — выдохнул он. — Данилка! Товарищ следователь! Ушли они!
— Чего ты гремишь, как бомбовоз? — шёпотом, но гневно возмутился Прухин. — Мы тут в засаде, забыл? Ты срываешь следственные действия.
— Да ушли они! — чуть не плакал Бабай.
— Кто ушёл? Толком говори, Игорь Кондратьевич, — потребовал Данила.
Бабай простонал:
— Толька-Нога ушёл и шайка его!
— Что?
— Виноват…Я по вашему заданию проводил наружное наблюдение: сидел в своей «Ниве» напротив Толькиной избы и рогожей закрывался. Может, в потёмках и закемарил на минутку. Открываю глаза, слушаю — не то что-то. Ведь сперва они все хором блатной шансон горланили, а тут Розенбаум один распинается, да ещё под гитару и дудку какую-то. Что за хрень? Вылез я, проверил: дома никого нету. Снялись, гады, с вещами, а на столе магнитофон наяривает. Я кассетку прокрутил — так и есть! Они, черти, сначала себя записали, вроде они поют спьяна, потом и Розенбаума подпустили. Кассетку врубили, а сами-то давно сбежали огородами. Вроде как издеваются они над нами…
Теперь стонать пришлось следователю Прухину.
Он набросился на Бабая:
— Ты ж наверняка сам их и спугнул! А может, и предупредил, что наблюдение установлено! Я, думаешь, не в курсе, что они всё лето к твоей веранде пристройку делали? С чего бы это? За твои красивые глаза?
— Обижаете, Дмитрий Александрович! Не такой я, — оправдывался Бабай. — Они за водку работали!
«В сравнении с которой кальвадос поросячья моча, — вспомнил Костя. — Бандиты, значит, сбежали. Только вот куда? Не хотелось бы опять с ними встретиться»
— Я выговор тебе, Загладин, выхлопочу, — грозил Бабаю следователь.
— За что?
— За развал дела! За срыв следственных мероприятий! За ротозейство и халатность!
— Какое ротозейство, Дмитрий Александрович, — заурчал вдруг Бабай совсем другим голосом, не плачущим, а бархатным. — Какая халатность, когда я главный вопрос разрешил!
— Какой это?
— А со следками тридцать шестого размера.
— Неужели? — засомневался Данила Карманов.
Бабай доложил:
— Проснулся я в «Ниве», увидел, что Толька с друганами слинял, и дом его обыскал. По двору тоже прошёлся. Сделал там предварительный осмотр местности и сунул руку в собачью конуру.
— Зачем?
— Интуиция! Словами такого не объяснишь.
— У Тольки что, и собака есть? — удивился Прухин.
— А как же! Рыжий такой кобель, дикий. Таскается всюду, кур давит, яйца ворует, дичь, мышей добывает. Да наши собаки все такие — самостоятельные. Толькин пёс самый отвязный. Его даже в райцентре часто видят. Дома он редко бывает.
— К чему эти подробности? — нетерпеливо прошипел Прухин.
— К тому, что конура этого пса до холодов стоит в основном пустая. Это пока он в бегах. А зимует он завсегда на дому. И такой хозяйственный, всякую всячину к себе в логово тащит, утепляется к морозам. Раз вижу, шапка женская с тремя помпонами у него в зубах — у дачниц, наверное, стянул.
— Короче! — взорвался Прухин, но Бабая остановить не смог. Тот невозмутимо продолжал свой сказ:
— Тогда я взял и проследил. И что вы думаете? Пёс шапку с помпонами затащил в свою конуру. Для тепла. Хозяйственный! И вот нынче я на всякий случай руку-то в конуру и сунул. Не зря — там вон что. Улика!
Бабай, торжествуя, предъявил находку товарищам. Костя вытянул шею, чтоб её увидеть, но за бескрайней спиной Бабая ничего разглядеть не удалось. Даже когда Данила зажёг фонарик, обзор лучше не стал.
— Вот так штука! — изумился Данила, разглядывая то, что принёс Бабай.
— Интуиция, — самодовольно повторял тот.
Только когда следователь, изучая улику, вылез из гущи веток, Костя узнал, что Бабай нашёл в конуре. Это был валенок-опорок небывалой величины. К подошве валенка ладно была приделана белая женская босоножка старомодного фасона.
— Вот тебе и сообщница, — уныло констатировал Прухин. — Значит, все убийства — дело рук Толькиной банды. И преступники сбежали прямо у тебя из-под носа, Загладин!
— Виноват, — потупился Бабай. — Только уследить мне одному за троими было трудновато. Вы же тут оба сидели!
— Мы разрабатывали другую версию, — оборвал его Данила. — А сейчас надо действовать, то есть ловить Тольку по горячим следам. Обойдём деревню и дачи, узнаем, может, бандиты угнали машину или мотоцикл…
— Или три велосипеда, — подсказал Бабай.
— Да! — согласился следователь. — Пешком на ночь глядя куда они пойдут? Затаиться в лесу они, конечно, могут, но завтра мы и лес прочешем. Сейчас оповестим все окрестные поселкомы, все посты — пусть встречают на дорогах, в транспорте. Завтра утром, как пить дать, возьмём всех троих тёпленькими!
— А здесь, значит, засаду снимаем? — спросил Данила.
— Снимаем. Упорхнули наши пташки, — вздохнул Прухин.
Костя не шевелился ещё долго после того, как вся компания удалилась в сторону деревни. Ноги у него затекли и не разгибались. Он выбрался на тропинку и начал приплясывать в стиле техно, чтоб размяться и поскорей завершить своё чёрное дело.
Наконец бренное тело бедняги Робинзона сползло в темноту оврага. Костя налегке покатил свою тачку в сторону дач. С души у него будто камень свалился.
«Скоро, скоро все кошмары кончатся! — думал Костя. — Бандитов должны поймать. Но даже если они и смоются, ментам теперь ясно, кто именно за червонцами охотился. И кто убийствами промышлял. Не я! Послезавтра приезжают Колдобины. Ждать их не буду, уеду утром, первым же автобусом. Гори эта проклятая дача и весь Копытин Лог синим пламенем!»
Костя вообразил, что едет уже в автобусе, на коленках у него ноутбук, а за окнами прощально бегут навстречу окрестные леса. Картинка вышла такой живой и греющей душу, что он забылся и перестал замечать, что творится вокруг. А творилось неладное: прямо навстречу ему шли по тропинке люди. Они шарили по сторонам фонариками, отчего выскакивал из тьмы и тут же мерк то золотой придорожный куст, то ствол старого дерева.
Костя спохватился, только когда один из встречных заговорил вполголоса, а другой засмеялся.
Голоса были знакомые: это возвращались Прухин с Кармановым. Но зачем? Какая, впрочем, разница, когда они вот-вот появятся из-за кустов и ослепят своими фонарями!
