Глава 29
С утра участковый Малой был в своём кабинете. Хотя слово «был» не совсем точное. Он, скорее, прятался! От кого – сам себе объяснить не мог – боялся… Объяснения. Боялся сам себе признаться, что сам себя боится. Он даже в зеркало опасался посмотреть – умывался наугад, причёсывался наощупь. Благодарил бога, что можно ещё хотя бы один день не бриться. Оглядев на вешалке, надел форму. На себя в форме в зеркало смотреть тоже не стал. Похлопал по ней (по себе), так осмотрелся…
И правильно сделал! Потому что, глянув в зеркало, он бы невольно позабыл об общем внешнем виде и прилип бы взглядом только лишь к своему лицу Вернее, к влажному отблеску испуганного безумия в глазах, красных от бессонницы, наполненной частыми и краткими провалами в кошмары, как у алкоголика в период «белой горячки».
Антон боялся увидеть и понять в себе психа. Узнать себя психом. Он и форму-то решил надеть не для того, чтобы служебной официальности добрать, не для того, чтобы чужие взгляды отвлечь от своего лица, а для того, чтобы самому отвлечься от становящегося пугающим привычного самого себя. Обновился, одним словом… Хоть как-то.
По улице шёл в тёмных очках, благо, повод был – солнце.
Бабье лето в этот год расщедрилось на нежаркую, ненавязчивую ласку. Но дождик уже тоже начал побрызгивать из туч, пока ещё весело шаля, как ребёнок, получивший в подарок водяной пистолет. Однако по календарю было видно, что скоро уже дело дойдёт до водяного автомата и даже пулемёта. Ночная прохлада стала потихоньку становиться холодом, и листья на деревьях пытались согреть улицы своей тёплой жёлто-красной расцветкой.
Первым делом Антон распахнул окно в кабинете, принимая всей нервной грудью подарок бабьего лета – свежий с утра, как у водоёма, воздух. Постоял секунду в нерешительности и тёмные очки снял-таки – служба есть служба. Осмелился даже кинуть взгляд мимоходом, отворачиваясь от окна к двери, в зеркало… Да, ничего вроде – расходился. Психоз, как похмелье, растёкся из глаз по жилам, рассосался и стал неярок. Сел за стол.
– Входите.
Вошла пара – мужчина и женщина:
– Здравствуйте. Вы нас вызывали.
– Фамилия?
Они назвались.
– Жалоба на вас, – наставительным тоном заговорил участковый, роясь в стопке бумаг. – Вот она. Соседка ваша жалуется, что… Цитирую: «Со свету меня сжить хотят и всякие козни строят». Далее идёт перечисление козней… Читать не буду – сами знаете, поди… Или прочесть?!
Женское лицо растянулось в улыбке, выражавшей неудобство в формате «Ну-у, вы же понимаете…»:
– Она старенькая и немножко уже не в себе…
– Сумасшедшая, вы хотите сказать?
Женское лицо изобразило неудобное согласие. Взорвался мужчина:
– Её нельзя назвать сумасшедшей, хоть у неё и справка есть!
– Да? Интересно…
– Там сходить нечему и не с чего… Она вообще – безмозглая!
– Не горячитесь…
Антон это промолвил, не услышав собственный голос – в голове после громкой реплики мужчины поднялся шум, словно эхо – отголосок его возмущения.
Лица обоих посетителей стали расплываться в пятна. На глазах! Малой даже опускал их специально, будто вчитываясь в бумаги, и поднимал снова – не помогало. Пятна говорящие.
Одно, мужское, своей нижней дыркой – бывшим ртом – уверенно и громко доказывало, что старуха-соседка – безмозглая дура. Причём чем чаще звучало определение «безмозглая», тем сильнее шумело, свистело – даже визжало уже! – у Антона в голове.
Он механически и очень кратко (чтобы побыстрее от них отделаться) записывал суть их показаний и ответных претензий, будучи не в состоянии на них сосредоточиться.
Только бы это быстрее закончилось! Но словесный поток мучительно продолжался… Антон не выдержал:
– Прекратите!
– Что прекратить? – растерялся мужчина.
– Прекратите называть её…
Малой застрял в боязни произнести ключевое слово.
– Безмозглой, что ли? – подсказал мужчина, и утихавший уже было ураган снова прорезал голову Антона своим пронзительным порывом.
– Да! – он почти выкрикнул ответ с искажённой мукой лицом.
Опущенными глазами он увидел, как женская рука легла на задрожавшую в растерянности мужскую руку.
– Вам плохо? – донёсся сквозь медленно утихающий ветер участливый женский голос. – Может вы в другой раз нас вызовите?
Антон взял себя в руки. Голова успокоилась.
– Нет. Всё в порядке. Ваши показания понятны. Распишитесь… Вы и вы… Здесь и здесь… Теперь я вызову вашу соседку…
– Да! – снова взорвался мужчина. – Сами сможете убедиться, что она без… Не в себе. По ней дурдом скучает. До свидания.
Когда дверь закрылась, Антон чуть ли не вслух пробормотал, что дурдом скучает и по нему самому тоже. Теперь – сейчас! – пресловутую соседку он не собирался видеть ни в коем случае. Повестку, которая медленно пойдёт по почте, он выписал ей на максимально отдалённый срок.
– Входите.
Тишина. Никакого движения. Антон успел даже мечтательно почувствовать лёгкость, освободившую его голову от болезненных приступов, во время которых череп распирало так, что казалось, будто из ушей что-то такое аж свищет, на простой воздух, кстати, своей плотностью совсем не похожее.
Теперь в голове не ветер дул, а ветерок гулял. Сродни лёгкому сквознячку, ласкавшему то лицо, то затылок, когда открывалась входная дверь.
Он потому и выглянул в коридор, что помнил – людей было больше, чем двое этих предыдущих. Почему же никто не заходит?
В коридоре сидели трое: возрастом приближающийся к мудрости мужчина с академической бородкой и явная бабуля с явным внучком, который сразу устремил в участкового взгляд такой влажной чистоты, трагической обиды и заплаканной надежды, что Малой невольно подумал с усмешкой о похищенной у него игрушке.
«Интересно, где было совершено преступление, – обретая в шутливости прежнюю реальность, игриво подумал Антон, – в песочнице двора или детсада?»
Он даже успел удивиться тому, что вызывающе тараща глаза на просителей по очереди и покачивая вопросительно головой, в смысле «Ну, чего сидим?», он снова легко почувствовал прилив обычной – положенной! – служебной строгости.
– Да вот… – вслух ответил на немой вопрос мужчина. – Очередь не моя.
И показал кивком головы на бабулю.
