— Приехал как друг Йена, на случай если смогу быть ему полезен. Кроме того, в моих силах избавить вас от некоторых неприятностей общения с официальными властями. Подробности обо мне можно найти в справочнике «Кто есть кто». Там я появился в основном потому, что редактору требовалось заполнить пробел между Финбергом и Финбургом. Однако если я кого-то раздражаю, то могу вас покинуть. Остановлюсь в деревне.
— Глупости, — сказал Кристофер. — Неизвестность заставила Уильяма забыть о здравом смысле, если он у него когда-нибудь был. Разумеется, вы никуда не уйдете, Финбоу.
— Конечно, нет, — тихо сказала Эвис. — Уильям должен извиниться.
— У тебя все прекрасно, — с горькой улыбкой ответил ей Уильям. — Что бы ни случилось, ты не переживаешь.
— Вы должны остаться, Финбоу. — Филипп выглядел явно бодрее, чем в начале чаепития.
— Останусь, — улыбнулся Финбоу. — Хотя бы ради того, чтобы досадить Уильяму.
— Хорошо, — сказала Тоня. — Давайте забудем об этом. Предлагаю включить граммофон и потанцевать.
Все согласились; они согласились бы на все, что угодно, лишь бы отвлечься от убийства. Мы с Финбоу наблюдали, как Уильям управляется с граммофоном, и слушали завывание фокстрота. Тоня с Филиппом медленно кружились в танце, а Эвис напряженно замерла в объятиях Кристофера. Под печальные такты фокстрота я любовался Филиппом и Тоней, которые танцевали так, словно на двоих у них было две ноги. Эвис склонила голову на плечо Кристофера; глаза девушки были обведены темными кругами, однако ноги точно и грациозно повторяли движения партнера.
Потом я заметил стоящую в дверях миссис Тафтс — толстую, бледную, с поджатыми губами.
— Бесстыдство! — воскликнула она, когда музыка смолкла.
— Глупости, — возразила Тоня, но миссис Тафтс уже было не остановить.
— Я полагала, что даже люди, не уважающие законы Божьи… — Она бросила на меня яростный взгляд. По какой-то причине именно мне доставалось ее глубочайшее презрение: видимо, Биррел сказал ей, что подозревает меня в убийстве. — Что даже такие люди сохранили достаточно благопристойности, чтобы прекратить этот неприличный, греховный танец, когда бедный мертвый джентльмен еще не предан земле!
Все выжидали, надеясь, что в спор ввяжется кто-то другой. Финбоу, обычно предпринимавший попытки унять миссис Тафтс, смотрел в окно с подобием улыбки на губах. Молчание нарушил Кристофер.
— Миссис Тафтс, если вы произнесете еще хоть слово, я буду вынужден написать мистеру Уильямсону, — решительно заявил он.
— Я отвечу мистеру Уильямсону, что выполняю свой долг, — отрезала миссис Тафтс. — Я скажу ему, что больше никто не согласится жить в одном доме с убийцей!
Тут в разговор вступил Филипп — с веселой развязностью, не наблюдавшейся с самого утра.
— Не советую ссориться с нами, миссис Тафтс!
— Что вы сказали, молодой человек? — вскрикнула экономка.
— Не советую ссориться, — небрежно повторил Филипп. — В противном случае мы расскажем мистеру Уильямсону, что видели вас вместе с сержантом Биррелом в компрометирующих обстоятельствах.
Миссис Тафтс издала какой-то хлюпающий звук, а затем, к нашему глубочайшему удивлению, стала пунцовой. Филипп фыркнул, и экономка, сопя, выскочила из комнаты.
— Когда я умру, — сказал Филипп, — надеюсь, вы вспомните об этом добром деле.
После бегства миссис Тафтс вся компания мужественно имитировала взаимную терпимость. Уильям вновь включил граммофон, и Финбоу с Тоней закружились в вальсе. Кристофер взял газету, а я пригласил на танец Эвис. Она была словно перышко в моих руках, и я радовался, что можно танцевать молча, просто наслаждаясь музыкой. Последние дни стали для нас суровым испытанием — приходилось внимательно следить за словами и фразами друг друга, каждая из которых могла стать признаком развязки. Как тяжело было этой девочке и всем остальным, подумал я, ощущая волосы Эвис у своего лица, и с облегчением подчинился ритму вальса.
Танцы и несколько песен в исполнении Тони и Финбоу помогли благополучно, хотя и не без груда, скоротать время до ужина. Иногда звучали резкие слова, но не было ничего похожего на утреннюю истерику.
За ужином скрытое напряжение вновь проявилось и даже усилилось, дойдя до грани взрыва. Парафиновые лампы вновь вышли из повиновения, и на сей раз миссис Тафтс не могла сладить с ними: мы сидели за столом в комнате, большое окно которой выходило на реку, и обедали при тусклом свете свечей, расставленных на полках и столах. В полутемной комнате все как-то странно изменились. В окне мы видели отражения свечей и лиц, а за ними небо — темное, если не считать светящейся полоски у самого горизонта. И в обычных обстоятельствах комната выглядела бы мрачно; теперь же, когда нервы у всех были натянуты, каждое слово звучало обвинением, каждая фраза — вызовом, а лица казались незнакомыми, вселяя страх.
Никто не пытался завести разговор. В течение всего ужина рядом со столом немым укором стояла миссис Тафтс. Когда она подала кофе и вышла, молчание неожиданно нарушил Филипп.
— Это действует мне на нервы. Сидим тут и подозреваем друг друга! Сколько можно!
Тоня рассмеялась:
— Скоро я поверю, что мы все вместе совершили проклятое убийство.
— Мне и самому надоело сидеть сложа руки, — признался Кристофер.
Филипп откинул волосы со лба.
— Что, черт возьми, мы можем сделать?
Эвис отвернулась от раскрасневшихся лиц за столом и посмотрела в окно на темные болота. Она была очень бледна.
В разговор вступил Уильям.
— Мы ничего не можем сделать, — с горечью заметил он. — Вне всякого сомнения, Финбоу уже все рассчитал.
Взгляд Тони остановился на Финбоу.
— Что вы обо всем этом думаете?
На мгновение в комнате воцарилась тишина. Потом послышался вежливый голос Финбоу.
— Я почти никогда не думаю. Эта привычка исчезает, после того как минуешь ваш возраст, дорогая моя.
— Что с нами будет? — возбужденно спросил Филипп, вскакивая. От его порывистого движения одна свеча упала на пол, и угол комнаты стал темным и далеким. Казалось, напряжение рушит защитные барьеры, а страх пробивает броню из осторожности и вины. Пламя свечей дрогнуло в потоке воздуха, и вновь послышался высокий, на грани визга, голос Филиппа: — Кто это сделал?! Боже, кто это сделал? Сил нет сидеть тут, изображая джентльмена!
Кристофер подался вперед, наклонившись над столом; похоже, самообладание отказывало даже ему.
— Всем станет легче, если тот, кто это сделал, признается. В противном случае добром это не кончится.
— Скажи что-нибудь, Эвис, ради всего святого! — Тоня почти кричала. — Не сиди, как будто разговаривать с нами — ниже твоего достоинства! Ты думаешь о Роджере?
— Ты намекаешь… — Лицо Эвис стало мертвенно-бледным.
