Отказавшись от каблуков, Анна Ивановна с некоторых пор почувствовала себя как бы вровень со своими учениками, не над ними, как обычно, а рядом, и невольно стала наблюдать очень неожиданные и интересные вещи. Например, она начала прислушиваться к разговорам ребят, и вдруг, к несказанному своему удивлению, обнаружила, что ее «предмет» ученики не любят и даже особенно нужным не считают.
А что касается личной жизни, то…
Все чаще Анна Ивановна вспоминала покойного мужа. В нем одном, как выяснилось, и помещалась вся ее непритязательная эта самая личная жизнь… Весь год Алексей Антонович почему-то непонятно недомогал. Перенес на ногах грипп – больничный брать не захотел – а от гриппа остались сухость в горле, боли в пояснице и самое неприятное – неотвязное нытье в левой стороне груди. И не в этом ли году так бешено взвинтили цены? Так что старенькая их машина не смогла уже окупить ежегодного ремонта, все необходимое на дачу приходилось таскать на себе, а это означало – километров десять пешком по лесу от переполненного автобуса.
И все бы еще ничего, да возьми и предложи соседка засадить полянку между двумя их заборами. Картошки, правда, как и говорил, ведь говорил же Алексей Антонович, и так было с лихвой, но Анна Ивановна, распорядилась по-своему: может, дочь за кого выйдет, так молодой семье поможем, да и мужу скоро на пенсию, подторгуем немножко…
Недолгого лежания мужа в больнице после обширного инфаркта Анна Ивановна не помнила. Помнила, как посерьезневшая дочь помогала с «оформлением», как сослуживцы мужа «выбивали» место «поуютнее», а особенно отчетливо первый и второй и сороковой дни. Помнила гостей на поминках, красные мокрые лица свекрови и золовки; белый стол, уставленный лучшим; серое, такое знакомое и близкое лицо в рамке – этот же снимок потом прикрепляли на памятник…
Ах, да ведь это было раньше, а потом наступило страшное лето, когда взошла картошка, которую некому и не для чего было окучивать, да и выкапывать, когда ради дочери по привычке закатывала овощи, мечтая о школе, как о желанной отдушине… И только потом начался этот смутный учебный год, вот тогда же и взвинтили после Нового года цены, вот тогда дали себя знать и ноги, и ком в желудке, а главное – Анна Ивановна стала больше прислушиваться, раньше-то она слушала лишь из вежливости, ожидая паузы, куда можно будет вставить свое, интересное… Тогда же и стала болезненно раздражать ее бестолковость ребят, а тут еще эта молодая учительница…
Раньше-то Анна Ивановна и не обращала особого на нее внимания. Она работала с ней в одном кабинете, в другой смене. Заходя поболтать в учительскую, впрочем, с удовольствием, слышала ее имя – администрация была молодой недовольна. Ругали ее «странный подход» и «самовольное ведение урока». И только в этом году явное предпочтение ребят поселило в Анне Ивановне некоторое тайное раздражение против молодой – ведь любить и уважать должны не ее, а заслуженную Анну Ивановну, всю жизнь отдавшую школе. И перенимать следует истовую преданность Анны Ивановны своему предмету, а не легкомысленную увлеченность книгами этой молодой, да ранней.
Со смерти мужа времени у Анны Ивановны высвободилось много – обслуживать дома было некого, дочь так и осталась жить у бабушки, с дачей тоже вроде бы размахиваться было ни к чему. И она настроилась передавать молодой учительнице свой богатый педагогический опыт и обширные знания, а для начала попросила у администрации путевку на ее уроки.
Звали молодую Ольга Львовна. Ребята между собой класса звали ее Ольгой. Как называли ее самое, Анна Ивановна не хотела и знать – прочла как-то раз на подоконнике «Нюра-дура», но разбираться не стала, сочла, что писано в озлоблении неисправимым двоечником.
Помощь Анны Ивановны Ольга, не подозревая о ее официальной миссии, приняла охотно, пригласила бывать на уроках. И вот как-то Анна Ивановна, ощущая свою бодрость и нужность, поднялась пораньше и привычной дорогой заспешила в школу…
Продлевать путевку на посещения не пришлось. И одного раза оказалось для Анны Ивановны вполне достаточно, чтобы оформить крайне отрицательный отзыв.
Все началось еще до урока… У самой-то Анны Ивановны ребята до звонка в класс входить не смели, а выстраивались в линеечку перед дверью, впускала она их по одному, строго проверяя наличие необходимой «сменки».
Здесь же – на перемене никто и вовсе не выходил из класса. Ольга Львовна с кем-то увлеченно спорила за учительским столом, а остальные были заняты играми, извлеченными из тех самых запертых шкафов, где, как Анна Ивановна думала, хранились лишь конспекты уроков и карточки с заданиями для нерадивых. Естественно, что со звонком никто уже не выстраивался, хотя места свои ребята заняли, как с неудовольствием отметила Анна Ивановна, четко и быстро. Что же касалось урока… Анна Ивановна специально пришла на русский, перед литературой она в последнее время чувствовала какую-то, даже себе не открываемую растерянность, и тему специально выбрала самую серьезную – «Морфологический разбор причастия».
Анна Ивановна полностью поняла претензии администрации, когда после повторения основных пунктов разбора ребята достали… вырезанных из картона кукол и вместо привычного заучивания признаков причастия принялись наряжать игрушки в причудливые костюмы с ярко выписанными морфологическими признаками. И все-таки больше всего вывело Анну Ивановну из себя именно то, что все эти признаки, усердно заученные, ребята правильно повторили в конце урока.
«Поймите, – почти кричала она на Ольгу за закрытыми дверьми, – нельзя смешивать серьезные и несерьезные вещи! Учащимся следует приобрести навык усидчивого труда, а у вас они только веселятся! Где у них собранность, где непререкаемый авторитет учителя? Этак вы совсем с ними на одну доску встанете!»
Ольга слушала внимательно, это-то и подтолкнуло Анну Ивановну все-таки поделиться своим немалым опытом. Она снисходительно вспомнила о том, как однажды целых два года, получив самый трудный класс, не хуже инспектора милиции обходила кварталы, выискивая «своих», как весь день висела на телефоне, звоня каждому, проверяя, на месте или нет, учит или не учит? За это время ее учеников не только перестали встречать в злачных местах, но и их общественное поведение, если можно так выразиться, доведено было самой Анной Ивановной до полного совершенства. Как-то она сама не смогла пойти с ними на экскурсию и попросила помочь активную родительницу. И приятно же было услышать, что и в музее, а особенно в метро, они, как в классе, четко выстраивались в одну линию, а в метро даже на строго одинаковом расстоянии от края платформы! Анна Ивановна замолчала и вдруг заметила, что хоть и слушает ее Ольга Львовна внимательно, но смотрит как-то… непонятно. И ей почему-то расхотелось рассказывать, как она полностью переучила двух самых упрямых левшей в своем классе, привязывая их левые руки во время контрольных к парте…
Больше Анна Ивановна на уроки молодой не ходила. А раздражалась только неожиданными находками в их общем классе. То на краю стола, куда она привыкла складывать проверенные тетради, угнездится выставка пластилиновых поделок к сказкам. То на стене, между висящими годами стендами «К уроку» и «Уголок класса», прилепится ярчайший ватман «Страна Знания», где на крутые «Пик Истории» и «Хребет Математических Наук» взбираются алые флажки с вырезанными из маленьких фотографий лицами учеников Ольгиного класса…
