1
В шесть утра майор Лоскутков уже звонил в городское управление дежурному. Еще вечером, после укола, поставленного дежурным фельдшером, который настоятельно рекомендовал майору съездить в недалекий травмпункт на снимок, челюсть так сильно не болела. Он в подобных делах человек опытный – несколько раз за служебную практику доставалось основательно – и понимал, что это сгоряча. К утру же, как всегда бывает, боль стала такой, что спать майор уже не мог. И вышел в коридор к телефонному аппарату.
– Привет. Это майор Лоскутков. Ничего не слышно нового про Гальцева? – мрачным голосом, с трудом произнося слова, поинтересовался он.
– Пропал твой Гальцев. Как сквозь землю провалился. Он же уехать собирался…
– Такую облаву устроили…
– Скорее всего, просочился. Загримировался или еще как-то. В каком-нибудь транзитном грузовике. Заплатил водиле, и дело с концом. Спрячут под пломбу, и все…
– Плохо работаем, – самокритично сказал майор и положил трубку.
Он сам знал, что если человек с головой дружит, то может без проблем уйти у облавы между пальцами. А Паша Гальцев не просто дружит, он по-своему – талант. И мыслит всегда нестандартно. А нестандартно мыслящий человек всегда найдет способ обмануть тех, кто мыслит по стереотипу. Хорошо бы иметь сотрудников, которые, как Паша, думают. Только где таких найти? Такие в милицию работать не идут…
Лоскутков зашел в ванную комнату, посмотрел в зеркало. Челюсть с правой стороны, прямо под ухом, покраснела и припухла. А в одном месте образовалась абсолютно синяя шишка величиной с мелкий грецкий орех. Значит, все-таки перелом. Именно под этим «грецким орехом». Основательно приложился к нему каблук Гальцева. Как это произошло, майор толком и не понял. Очень уж неудобная позиция была у него. Выскочил из-за шифоньера, проскочил по дуге за спиной у толстого парня, которого Толстов в это время бил с такой же надеждой на нокаут, с какой мог бы бить тренировочный мешок. И пришлось перешагнуть, почти перепрыгнуть через скорчившегося в дверном проеме первого парня, которого спецназовец уже уложил. Вот этот слалом, скорее всего, Лоскуткова и подвел. В неудобном положении, на широком и высоком перескоке он и появился в коридоре. А там даже пистолет поднять не успел, только увидел, как кто-то с поднятой ногой разворачивается по оси в довольно узком коридоре. И – провал в памяти. В себя пришел уже стоящим на четвереньках в комнате, в которую он влетел, перевернув по дороге и стоявшего за спиной лейтенанта. Хорошо еще, что пистолет из рук не выпал. Не хватало бы еще утерять табельное оружие и вооружить уголовника.
Хотя пистолет Паше не нужен. Он «домушник» и не захочет цеплять лишние статьи.
Лоскутков включил холодную воду, подождал, пока она стечет и станет совсем ледяной, и, набирая эту ледяную воду горсточкой, стал осторожно прикладывать к больному месту. Вода лицо обжигала, но боль проходила. И только после такой пятиминутной процедуры майор начал умываться. Зубы чистить было просто невозможно, и он отказался от попыток сразу. А вот с бритьем вообще возникли проблемы. Бриться он привык ежедневно, терпеть не мог свою рыжую клочкастую щетину на подбородке. Сейчас процедура эта злила и выматывала силы. Но он выдержал все до конца и осторожно вытирался полотенцем, когда раздался телефонный звонок.
– Слушаю. Майор Лоскутков.
– Слушай, майор, мне сейчас сводки с районов передают, – сообщил дежурный. – Есть одна интересная вещь. Ночью ограблен предвыборный штаб одного из кандидатов в депутаты. Почти пятьдесят тысяч долларов из сейфа выбрали. Как раз тот штаб, откуда ты ребят вчера повязал. И Гальцев там был с ними вместе – деньги в сейфе видел. Начальник штаба обещал ему тысячу баксов, если винчестер от компьютера принесет. Так вор остальные деньги забрал, а этот конверт оставил и написал на нем печатными буквами – «Юрию Юрьевичу».
– Откровенный почерк Гальцева… – сказал Лоскутков и с болью скрипнул зубами. – Совсем обнаглел.
– Нет, почерк не определишь. Печатными, говорю же, буквами…
– Я не про тот почерк, я про почерк ограбления. Все. Выезжаю. Запроси материалы дела к нам. Только для ознакомления…
Выходки «домушника» одновременно и злили, и чем-то импонировали майору. Но злость свою он всем показывал привычно – имидж поддерживал. А симпатию выставить напоказ, конечно же, не мог. Не позволял служебный долг.
2
– Развяжите меня, – попросил Гоша Осоченко.
Я не слишком поторопился исполнить его просьбу, несмотря на то что Гоша выплатил мне за работу солидный аванс. Но эта работа уже совсем иного рода. За нее, может быть, мне заплатил Вениамин Вениаминович.
Я подобрал с пола связку ключей – почти такую же большую и тяжелую, как и у меня в кармане. Разве что в этой на пару ключей поменьше. Интересно, как связка попала в руки к Гоше? И, исходя из этого, у меня может возникнуть дальнейший ряд вопросов, на которые он не сможет дать вразумительный ответ. Скорее всего, просто не захочет дать, как не хотел раньше рассказать все точно и в подробностях, путая меня в следствии.
