Ванде Яковлевне отец массировал спину, Альбине Иосифовне – плечи и шею, а Елене Ивановне Вихорь – натруженные балетом пятки и икроножные мышцы. Последняя как-то обронила:
– Милый доктор, не ждите, что праздник на вашей улице упадет как снег на голову. Сделайте этот праздник сами. Чтобы ваша дочка стала личностью, воспитывайте ее на великих примерах. Мне моя мать постоянно твердила про Анну Павлову, Матильду Кшесинскую, и вот результат – перед вами лежит балерина.
Отец поймал этот совет на лету и на следующий день начал кропотливую работу. Завел толстую тетрадь (со временем тетрадей стало двенадцать штук) и принялся заносить туда факты из биографий знаменитых женщин. В ход шли вырезки из газет, журналов, брошюр, если источником информации оказывалась книга, отец переписывал нужный фрагмент от руки.
Отныне каждый шаг Лилички Горной имел комментарий. Если она канючила, чтобы ей купили куклу, вон ту, с желтыми волосами и в длинном зеленом платье, папа бодро включался и говорил:
– Дочка, когда Екатерина Вторая была девочкой твоего возраста, у нее была одна-единственная игрушка – мяч из конского волоса. И ничего, терпела, не упрашивала родителей, чтобы они ей что-то купили. Заметь, после этого она стала русской императрицей.
Когда Лиличка приносила из школы двойку, отец долго изучал страницу в дневнике, потом обязательно изрекал примерно следующее:
– Софья Ковалевская, женщина-математик, получив двойку по истории в пятом классе, не успокоилась. Взяла и выучила за ночь весь учебник. Какая умница!
…Папа методично, упорно воспитывал дочку на великих примерах, правда, серьезной промашкой его была следующая: он все никак не мог определиться с будущей карьерой любимого чада. То мечтал, чтобы она стала генералом, эдакая а-ля современная кавалерист-девица Дурова, то страстно хотел, чтобы Лилия повторила судьбу актрисы Веры Холодной, и расстроенно вздыхал:
– Как жаль, дочка, что немое кино кануло в Лету. Тебя зовут так, как необходимо для немого кино. Вера Холодная, Лилия Горная – это же одно и то же!
То папа заявлял, что женщин мало в политике, и политика – это непаханое поле, на котором ни одна лошадь толком не валялась, поэтому дочери необходимо настраиваться на серьезный лад, учить языки, читать газеты, ходить на диспуты (куда? какие?), чтобы жизнь не прошла даром.
В общем, папу терзали метания, обуревали предположения, мечты. Но на одном он стоял твердо, говоря:
– Моя дочь будет крупной творческой личностью. Будет – и точка!
Ах, папа, папа! Была у тебя еще одна серьезная промашка: ты и не предполагал, что в любом творчестве – бочке меда – всегда присутствует своя ложка дегтя – гормональные особенности данного человека. И одно без другого просто не существует. И чем страстнее, живее, эмоциональнее человек, тем ярче и необычнее то дело, которому он служит.
Творческие ростки проклюнулись в Лилии Горной довольно рано: они заключались в том, что девочка чувствовала слово.
В десять лет Лилия написала письмо-призыв своему однокласснику Андрею Галицинскому. Суть послания была такова: если я тебе нравлюсь, приходи после уроков к котловану за школой.
На месте школы, в которой тянула учебную лямку будущая радиозвезда, век назад стояла церковь, естественно, некогда ее окружало кладбище, и в тот момент, когда сочинялось письмо-призыв, экскаватор грыз землю бывшей вечной юдоли. В скором времени здесь должны были возвести школьный спортивный зал.
Пробудившийся гормональный фон и литературные наклонности достигли результата: Андрей явился после уроков на свидание, и Лиличка вместе с ним миленько прогулялась вдоль котлована. Причем дурак Галицинский время от времени хватал из отвала полуистлевшие человеческие кости и начинал совать их в девчоночье лицо. «У-у!» – кричал он победно. «А-а!» – вопила Лиличка Горная, убегая.
Это был самый яркий эпизод из истории первой любви будущей радиозвезды.
В четырнадцать лет Лилия влюбилась в парня из параллельного класса, прозвище ее очередного избранника было Коська Блок.
Этот Коська был длинным, узкоплечим, с вьющимися жесткими волосами и классическим потусторонним взглядом поэта. О взгляде, кстати, здесь говорится не случайно: Коська действительно сочинял стихи и охотно читал их только что установившимся тенором. На всю оставшуюся жизнь Лилия запомнила строки, обращенные к ней:
Воздух как парное молоко,
И дыханье в руку можно взять,
А в твоих глазах так глубоко
Тихо затаилась грусти прядь.
Эта «грусти прядь» заинтриговала Лилию ужасно. Был период, когда она по сто раз на дню, как маньячка, останавливалась перед зеркалом и пыталась разглядеть поэтическое Коськино наблюдение у себя в глазах. Но попытки эти остались безуспешными: на Лилию таращилась из зеркала веселая девочка со смеющимися губами, искрящимися глазами, измученная все возрастающим гормональным фоном. Его, кстати, в зеркале заметно не было.
Девочке из зеркала смертельно хотелось, чтобы Коська Блок в один прекрасный момент прекратил гундосить собственные вирши, обнял ее, поцеловал и произнес вечную прозу, которую хотят услышать все девочки, девушки, женщины и, вероятно, старухи планеты Земля: «Я тебя люблю».
Переполненная бесплодным ожиданием решительных мужских действий и слов, Лилия Горная снова села к столу и написала Коське Блоку письмо-призыв. Оно получилось вполне талантливым (творческие ростки со времен Андрея Галицинского окрепли, вытянулись), необыкновенно романтичным, мол, думаю о тебе, мечтаю, храню в сердце каждый звук твоих шагов, и когда же, когда почувствую на своих губах сладость твоих поэтических уст, Коська?
Реакция последовала через пару дней. Сладость Коськиных уст Лилия Горная ощутила в подъезде, на лестнице, соединявшей первый и второй этажи. Младой поэт целоваться не умел, тыкался закрытым ртом в пылающие девичьи губы (правда, Лилия и Коська бурно дышали, обнимались), и созревающая девушка успевала уловить примерно такие мелькающие в голове обрывки мыслей: «Вот это да… Сумасшедший… Навеки вместе…»
Там, в темном подъезде Коська чуть осевшим от волнения тенором сказал Лилии:
– Ты мне очень нравишься.
Странно, она ничего не почувствовала, услышав слова, близкие к желаемым, но голову – благодарно – уткнула Коське в узкое, нетвердое плечо.
История с поэтом началась в январе, завершилась в апреле. Коська Блок, провожая Лилию Горную из школы домой, прямо в День смеха, 1 апреля спокойно сообщил:
– Нам не стоит больше встречаться. Ты мне больше не нравишься.
Ладно, все переживаемо под солнцем и луной. Коська Блок стал невыносимо противен Лилии, к лету она уже вспоминала о нем как о пройденном этапе.
Иногда девушка спрашивала себя: «Почему Коська меня отверг?» И сама себе отвечала: «Наверное, наши гормональные фоны не совпали. Как утверждает медицина, мальчики в своем физическом развитии отстают от девочек…» Эта мысль успокаивала Лилию.
