Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
– Потому что я знаю! Это диатез! А у него диатез на шоколад! – довольно резко ответила она Аркадию Серапионовичу. – Смотри матери в глаза и отвечай, где ты взял шоколад?!
– Ты – бяка, такую-то мать! – Надо же, Кузя до сих пор не отучился ругаться матом – никакие кружки и секции не помогли.
– Я т-тебе!.. – Огурцова была в ярости.
– Анжел, ну где он мог взять шоколад, когда мы его сразу уложили спать?! – Мне показалось, что я непременно должна вмешаться.
– Не знаю, – растерялась она.
– А может, он... – начал было говорить Влас, но я сильно наступила ему на ногу, потому что знала, что именно он сейчас скажет.
– Что – может? – спросила грозная мамаша с жадностью, вероятно, предвкушая, что вот-вот и ей станет все известно.
– Может, у него так протекает процесс акклиматизации, – выкрутился Влас.
– Да, я тоже слышала, что такое иногда случается, особенно у детей, истощенных и утомленных умственной нагрузкой, – плела я.
Все пошли на кухню завтракать.
– Одевайся и приходи кашу есть! – крикнула Анжелка Кузе и, подумав, добавила: – Нет, это ж надо! Человеку скоро три года будет, а мозгов как не было, так и нет! И таланты в нем не откапываются... Может, на Степаниду переключиться?
– Рано еще, – заметила я и спросила: – Как она?
– Заезжала к ней пару раз, вроде нормально. – Огурцова говорила о своей грудной дочери, которую сплавила свекрови, как о девяностолетней старухе, к которой изредка заезжает посмотреть, не померла ли та. – Прекрати его баловать! Пусть сам одевается! – прикрикнула она на меня, в результате чего Кузя вышел на кухню в джинсах, ширинку которых каким-то непостижимым образом умудрился застегнуть на попе, и в свитере наизнанку.
– Он слишком мал, чтобы самому одеваться, – укоризненно сказала я Анжеле, на что она ответила:
– Вот как оделся, так пусть и ходит! В следующий раз будет знать, что ширинка должна быть спереди!
Наконец мы позавтракали и вышли на улицу (Иннокентий со Светланой остались дома, продолжая выяснять отношения). Икки наотрез отказалась ехать с Овечкиным в одной машине, а Кузя требовательно проговорил:
– Я с Маней ехать буду!
– Какая она тебе Маня?! – тут же среагировала почтенная мать семейства.
– Маня, – упрямилось будущее дарование.
– Тетя Маша она для тебя, а не Маня!
– Пусть зовет Маней, что тебе, жалко, что ли? – мне не хотелось быть «тетей» – у меня почему-то это слово ассоциировалось с нелепым словосочетанием «тетя лошадь». – Слушай, а что у вас с Овечкиным? Мне показалось, вы поругались... Чего это вы в разных машинах едете?
– Все просто ужасно! Вот уже две недели, как он не обращает на меня внимания! – затараторила Икки. – Как будто меня нет! Понимаешь? Он даже не здоровается со мной, не говорит «спокойной ночи».
– Это еще нормально, – заметила Анжелка. – Вот у нас с Михаилом совсем плохо, лучше б он меня не замечал.
– Маня, дай сакаладку, – шепнул мне на ухо Кузя – он все-таки уселся рядом со мной на заднее сиденье, а на почетном месте рядом с водителем восседала Огурцова.
– Ты что! Тише! А то мама услышит! И потом мальчикам нельзя есть столько сладкого, – прямо в розовое ушко прошептала я.
– Почему?
– У них от этого рожки вырастают, – брякнула я.
– Как у козьиков?
– Иногда и побольше, – усмехнулась я.
– Что это вы там шепчетесь? – подозрительно спросила Анжела.
– Пустяки. Так что с Овечкиным-то?
– Если б все было так просто – ну если б он меня не замечал там и все такое, я бы смирилась. Но не все так просто, – загробным голосом проговорила Икки – даже мороз пошел по коже.
– Да в чем дело-то? Не томи!
– Точно я сама еще не знаю, только чувствую, что он снова что-то затеял. Снова в его дурьей башке зреет очередная бредовая идея, как с операцией по смене пола или еще чего похуже.
– Почему ты так решила?
– Да? – Анжелка даже повернулась к нам. Влас, недовольный и невыспавшийся после сегодняшней ночи, не проронил ни слова.
– Он снова переводит все подряд, как тогда, когда копил деньги на операцию. Даже по подстрочникам с японского и корейского всякую дребедень, не говоря уж об инструкциях к электрочайникам, соковыжималкам и биоунитазам! А вот что у него сидит в дурьей башке – не говорит! Я уж жалею, что замуж за него вышла! Все-таки самым нормальным он был, когда к операции готовился.
– Да ладно уж тебе, все образуется, – утешила я Икки и, чтобы отвлечь от грустных мыслей, спросила об аптеке.
– Хоть здесь-то все хорошо. Ремонт закончили. «Эбатов и К*» в понедельник открывается.
На этой радостной ноте машина припарковалась у крытого магазина на центральной и единственной площади. Ягоды шиповника так и висели на голых ветках, никем не сорванные. Пулькина «каракатица» притормозила и встала позади нас.
– Загородите меня! А потом я спрячусь за щит – там есть щит! Не хочу, чтобы меня отчим видел, а то привяжется еще, – попросила я, и мы всей толпой отправились в магазин. – Вон они стоят – четверо с перебитыми носами на одну сторону. Ну, я пошла.
– Я сейчас за тебя отомщу, – ревностно сказала Пулька и растворилась в торговом зале. Я спряталась за щит, остальные делали вид, что рассматривают товар, однако все мои друзья, вывернув шеи, с любопытством глазели на четверку негоциантов. Те стояли без дела и о чем-то беседовали, как вдруг Эльвира Ананьевна хитро посмотрела на Николая Ивановича, перепрыгнула через тюк с крупой и оказалась в соседней кондитерской лавке. Однако бывший компаньон по торговле биотопливом никак не прореагировал на этот ее призыв.
– Мобыть, всем гнило, да нам мило! – выкрикнула она фразу, которая принадлежала Николаю Ивановичу, но тот молчал.
– Давай отсюда! – злобно воскликнула толстая женщина, торгующая сладостями, и добавила: – Старуха озабоченная!
Но вдовица не унималась – она подскочила к отчиму.
– Достала уже! – раздраженно рявкнул он.
– Мило, пока не простыло, – не унималась та и, видимо, ущипнула его под прилавком, на что тот раздраженно воскликнул:
– Совсем распустилася! – и убежал от нее в подсобку.
– Не хочет, – с грустью, словно оправдываясь, сказала она своим чадам.
В этот момент к Эльвире Ананьевне уверенными шагами подошла Пулька (наверное, решив, что наступил самый подходящий момент, чтобы отомстить за меня злостной вдовице).
– Мне 163 грамма мойвы, – потребовала Пулька.
– Может, сделаю 200 грамм? – услужливо предложила торговка.
– 163. Ровно, – Пульхерия была непреклонна.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
