«Почему?» — спросил бы он. Вполне естественный вопрос! Если бы только она могла предоставить ему хоть сколько-нибудь разумный, внятный ответ.
Она походила по комнате. Это ей никак не помогло обратить свои чувства в слова, но она так нервничала, что не могла сидеть на месте. Когда Фиона открыла дверь, Сайан крутилась по комнате как вихрь, и Фиона встревоженно спросила:
— У тебя все в порядке? Мне показалось, у тебя какой-то озабоченный вид.
— Озабоченный? — простонала Сайан. — Я теряю рассудок!
Фиона вошла в комнату:
— Из-за чего?
— Из-за Лэнгли. Мы сегодня с ним обручились. Фиона ждала продолжения.
— Сегодня утром. Но я не могу за него выйти. Не могу, и все. Ты могла бы спросить, как же так, если в девять часов я этого хотела и все казалось мне кристально ясным, а в шесть часов вечера уже все по-другому.
Фиона присела на диван и серьезно посмотрела на Сайан:
— А что случилось?
— Он попросил меня назначить дату свадьбы, и я наконец поняла, что мне предстоит — всю жизнь заботиться о Лэнгли.
— А это так плохо?
— Вчера вечером Барни сказал мне, что я так привыкла о ком-нибудь заботиться, что я просто не знаю, чем еще можно себя занять. Я страшно рассердилась на него, я была уверена, что он несет полнейшую чушь. Но это была не чушь. — Она посмотрела на задернутую шторой арку, ведущую в комнату Нелл, как будто там сейчас стоял Барни и она не могла простить ему его триумфа.
— Так ты не любишь Лэнгли? — негромко спросила Фиона.
— Нет. — Слово было плоским и скучным и сказано было безо всяких сомнений. — Когда я впервые его увидела и он так во мне нуждался, я подумала, что это и есть любовь. Это казалось таким правильным, мне казалось, что это как раз то, чего мне всегда хотелось в жизни, — быть все время с Лэнгли и облегчить ему, насколько я смогу, жизнь.
— А теперь? — спросила Фиона.
— А теперь, — сказала Сайан, — мне хочется бежать.
Они помолчали.
— А что ты скажешь Лэнгли? — спросила Фиона. — Он наверняка примет это близко к сердцу. Он очень чувствительный, это может серьезно его обидеть.
Фиона была романтиком, в ней было всегда столько сочувствия, что это мешало жить спокойно. До сих пор она была очень довольна тем, как складываются отношения у Сайан с Лэнгли. Она надеялась, что они смогут быть хорошими друзьями и добрыми соседями в предстоящие годы.
Но она в то же время была достаточно проницательна, чтобы заметить большие перемены, которые произошли с Сайан в эти последние несколько недель. Первым сюрпризом стало ее ваяние из глины, обнаружившее в ней силу, о которой до этого Фиона не подозревала. Сайан переменилась с тех пор, как приехал Барни Холлиз, она превратилась в живую, мощную, честолюбивую личность, и было очевидно, что ей следует требовать от жизни гораздо большего.
Но теперь Барни уехал, и Фиона искренне надеялась, что Сайан не ждет его назад, потому что он не приедет. Лэнгли был здесь и всегда будет здесь.
— Бедный Лэнгли, — произнесла она. — Он так тебя любит.
— Надеюсь, Филлис приготовила вареные почки точно так, как сказала ей Эмили и как любит Лэнгли. Все дело в том, чтобы правильно взбить горчичный соус, — сказала Сайан истерическим тоном. Фиона мигнула, а Сайан продолжала: — А ты знаешь, что еще сказал Барни? Что Филлис будет для Лэнгли идеальной женой. — Она подошла к своей модели. — А я ни для кого не стану хорошей женой, кроме разве что этого монстрика, и вообще я могу вскрыть весь мир, как устрицу.
— Барни, похоже, много тут успел наговорить, прежде чем собрал вещички и смотался, — резко сказала Фиона.
— Хм-м, одно предсказание тянет за собой другое. Совсем неплохо. У него, может, есть дар предвидения, кто его знает.
— А может, у него просто дар создавать разные неприятности.
— Да, я бы сказала, что это более вероятно.
— Пойду принесу чаю, — сказала Фиона.
Когда она вошла на кухню, Джордж жарил рыбные палочки, чайник закипал на плите.
— Сайан решила, что никак не может выйти замуж за Лэнгли, — сообщила ему Фиона.
Джордж ловко перевернул рыбные палочки на сковороде.
— Бедный Лэнгли очень огорчится из-за этого.
— А он разве еще не знает?
— Нет, — сказала Фиона. — Она пытается решить, как объявить ему это.
Джордж усмехнулся. Его порыв сострадания был намного слабее, чем у Фионы, и больше разбавлен цинизмом.
— Лучше ей сообщить об этом помягче, — сказал Джордж. — А то придется нянчиться с ним из-за нервного срыва.
Фиона отнесла наверх чашку чаю и застала Сайан с закатанными рукавами, с перепачканными глиной руками. Фиона встала рядом с ней, глядя на Джосса Эннермана.
— Очень хорошо, — сказала Фиона.
— Спасибо. Я подумала, что позвоню ему и скажу, что она уже закончена. К завтрашнему дню я ее закончу.
Фиона поставила чашку и сказала:
— Ты можешь сделать себе имя.
Сайан наморщила нос.
— Смотри, — сказала она. — А то следующей будет вылеплена твоя голова, а они все у меня выходят на редкость уродливыми.
Голова Барни была еще уродливее, чем эта, но то была просто карикатура, состряпанная всего за несколько часов. В этой же голове она попыталась ухватить и воссоздать нечто от духа этого человека, и ей казалось, что в какой-то степени ей это удалось. Она подумала — интересно, а Барни забрал с собой ту страшную голову, свой портрет, или нет? Теперь он уже, наверное, дома, все его чемоданы разобраны, машинка и магнитофон заняли свои места.
Ей хотелось знать, позвонил ли он сразу же Натали, чтобы сказать, что он уже приехал, или хотел явиться к ней собственной персоной. Натали, уж наверное, будет довольна сверх меры.
Сайан продолжала работать. Ей не хватало звука пишущей машинки из соседней комнаты и еле слышного бормотания вслух. Даже когда Барни здесь не было или когда они едва здоровались, у нее было чувство дружеского присутствия. Теперь там было совсем тихо.
Она работала не переставая, пока не раздался стук в дверь. Она крикнула:
— Войдите!
Это был Лэнгли, озадаченный и возмущенный.
— Мне показалось, ты говорила, что Джордж собирался куда-то уходить.
— Да, говорила, — спокойно ответила Сайан. — А он не собирался. Я хотела побыть одна. Мне было легче соврать, чем объяснить.
— Тебе легче было солгать мне? — переспросил Лэнгли, и она вспыхнула:
— Прости, но это так.
— А почему тебе хотелось побыть одной?
Откладывать дальше было невозможно, ей нужно было сказать ему все сейчас:
