(Интересно, что такое парламент?)
Благословения раздавались в основном из левой половины зала, проклятия – из правой. Гэндзи приветственно помахал рукой тем, кто сидел слева. В этот самый миг из гущи проклинающих к нему кинулся какой-то юноша. Он был одет в скромный темно-синий мундир без гербов и знаков различия и очень коротко подстрижен. В руках у него был меч.
– Да здравствует император!
И с этим возгласом юноша всадил меч в живот Гэндзи, в точности в солнечное сплетение. Гэндзи ощутил толчок, резкую жалящую боль, как будто его укусила оса, – и внезапно все его тело обмякло.
Струя крови ударила юноше в лицо.
Все вокруг затянуло белой пеленой.
Затем настала тишина, а с нею пришла тьма.
Но видение на этом не закончилось.
Гэндзи открыл глаза. Над ним с тревогой склонились какие-то люди. По наклону их тел и положению потолка над головой Гэндзи понял, что лежит на полу.
Он чувствовал, как кровь толчками вытекает у него из груди. Судя по ощущениям, его бросило в холодный пот. Но боли не было.
Потом люди расступились, и появилась невероятно прекрасная женщина. Не обращая внимания на кровь, она обняла Гэндзи и прижала к груди. Слезы струились по ее щекам и капали на лицо Гэндзи. Несколько мгновений их сердца бились в унисон. Потом сердце Гэндзи постепенно стало замедляться.
– Ты всегда будешь моим Блистательным Принцем, – сказала женщина.
Игра с его именем. Гэндзи. Так звали героя древнего романа.
Двое крепко сбитых мужчин – не то телохранители, не то полицейские – опустились на колени рядом с Гэндзи. Они тоже плакали, не стыдясь.
– Князь Гэндзи, – произнес один из них. – Князь Гэндзи…
Больше он ничего не смог из себя выдавить.
– Держитесь, мой князь, – сказал второй. – Помощь уже идет.
Он снял свою куртку и попытался зажать рану Гэндзи. Гэндзи увидел у него на боку кобуру с плоским пистолетом, прежде скрытым под курткой. Ага! Мечи сменились пистолетами! Что ж, вполне разумно. Интересно, сколько пистолетов носят самураи, один или два? И кстати, зачем прятать оружие? Гэндзи очень хотелось спросить об этом, но у него не было сил. Ему начало казаться, что тело его сделалось очень легким, каким-то невесомым.
Женщина улыбнулась ему сквозь слезы. Она сказала:
– Сегодня утром я закончила перевод. Я только не знаю, что лучше: оставить японское название или все-таки перевести заголовок на английский. Как ты думаешь?
– Он вас не слышит, госпожа Сидзукэ, – сказал один из мужчин. – Он потерял сознание.
Госпожа Сидзукэ. Так звали принцессу-ведьму, заколдовавшую основателя их клана. Нет, это не может быть она. Разве что она вновь родилась на свет. Хотя Гэндзи не верил в повторные рождения… Как сгоревшее дерево не восстанет из пепла, так и умерший человек не вернется к жизни. Значит, это другая госпожа Сидзукэ.
– Он слышит меня, – твердо сказала госпожа Сидзукэ. Теперь Гэндзи видел, что ее красота не вполне японская.
Глаза у нее были светло-карими, а не черными, а волосы – каштановыми. Он не узнал эту женщину. Но всякий раз, как он старался восстановить видение в памяти, она казалась ему все более знакомой. Кого-то она ему напоминала… Но кого? Этого Гэндзи не знал до сих пор. Зато он твердо знал, что госпожа Сидзукэ – прекраснейшая из всех женщин, каких он только видел в жизни. (Точнее говоря, прекраснейшая из всех, кого он увидит.)
– Английский, – сказал Гэндзи.
Он хотел попросить, чтобы она все-таки перевела название на английский, но ему хватило сил лишь на одно слово.
– Хорошо, пусть будет английский, – согласилась госпожа Сидзукэ. И снова улыбнулась сквозь слезы. – Это вызовет еще один скандал. Люди будут говорить: «Опять этот Гэндзи и эта его ужасная Сидзукэ!» Но нам до этого нет никакого дела, ведь правда?
Губы ее дрожали, но женщина продолжала улыбаться. На миг ей даже удалось сдержать слезы.
– Она так гордилась бы нами! – сказала госпожа Сидзукэ.
Гэндзи хотелось спросить, кто ими гордился бы и почему, но у него пропал голос. На изящной шее женщины что-то блестело. Гэндзи присмотрелся. Он увидел, что это было. Потом он услышал, как бьется его сердце. А больше он ничего не видел и не слышал.
* * *
– Оставь всякую надежду, – сказал Сигеру. – У тебя было видение – сомнений быть не может.
– Что из того, что я описал, знакомо тебе?
– Кое-что. Одежда. Прически. Отсутствие оружия. Объяснение может быть лишь одно: чужеземцы победили нас, и мы стали народом рабов.
– А что такое парламент?
– Этого я не видел. Не исключено, этот самый «парламент» заменит сёгунский совет, когда нас обратят в рабство. Присутствовавшие вели себя просто непристойно. Такое вероятно лишь тогда, когда исчезнут всякие представления о порядке и Дисциплине. Можешь ли ты себе представить, чтобы хоть кто-нибудь позволил себе неучтиво возвысить голос в присутствии сёгуна – не говоря уже обо всех сразу?
– Нет, дядя. Это действительно немыслимо.
– А твой убийца? Ты узнал его?
– Нет. Я вообще никого не узнал. Там не было ни единого знакомого лица.
– Значит, все твои вассалы будут убиты. Ибо я никогда не позволил бы тебе отправиться в подобное место без охраны. Равно как и Сэйки, Кудо или Сохаку.
– А кто тогда эти люди, прятавшие под одеждой пистолеты? Они очень беспокоились обо мне.
– Возможно, кто-то тебя все-таки защищал.
Сигеру закрыл глаза и застыл на несколько мгновений, глубоко дыша. Потом он вновь открыл глаза и низко поклонился.
– Мой господин, простите меня за то, что я так вас подвел.
Гэндзи рассмеялся:
– Ты пока что меня не подводил, дядя. Возможно, нам удастся найти способ изменить ход событий.
– Мы не в силах этого предотвратить. Мы можем защитить от страданий тех, кого любим. Но нам не остановить будущее, не помешать ему терзать нас и тех, кто останется.
– Так вот почему ты это сделал… – мягко произнес Гэндзи.
Сигеру напрягся. Его начала бить дрожь – сперва легкая, едва заметная. Потом она усилилась, а затем превратилась в конвульсии. В конце концов у Сигеру вырвался один-единственный сдавленный вскрик. Он рухнул на пол и разрыдался.
Гэндзи не двигался. Он ничего не сказал и не стал ничего предпринимать. Через несколько минут Сигеру сумел взять себя в руки. Гэндзи налил ему чаю. Сигеру принял чашку.
– Я отдаю себе отчет в том, дядя, что это причиняет тебе боль, но разговора не избежать. Мне нужно узнать о твоих видениях как можно больше. Это моя единственная возможность глубже постичь смысл собственного откровения.
