— Открыто, — откликнулась Гейл с другой стороны.
Эндрю сделал глубокий вдох и повернул ручку. Дверь медленно открылась. Он перешагнул порог и остановился как вкопанный.
В комнате стояли свежие цветы, горели свечи, из проигрывателя для компакт-дисков доносились негромкие звуки джаза. Жжение внутри усилилось. Он пришел, чтобы разбить Гейл сердце, а не поддаваться обольщению. Эндрю следовало закрыть глаза и молить Господа, чтобы он дал ему сил сказать Гейл правду. Он не сводил взгляда с молодой женщины, в соблазнительной позе стоявшей на пороге спальни. За спиной Гейл мерцал мягкий свет, озарявший ее стройное тело. Опять свечи, догадался он. На Гейл была самая нарядная ночная рубашка, которую ему доводилось видеть. Эндрю захотелось опуститься на колени перед этим небесным видением с улыбкой ангела.
— Опаздываешь, — с укоризной в голосе сказала она. В ее зеленых глазах плясали золотые искорки. Она собрала пышные черные волосы в романтический узел, однако непокорные шелковистые локоны выбивались из прически и падали на шею, обрамляя ее прелестное лицо.
— Тренировка затянулась, — сказал Эндрю, удивившись, что ему подчиняются голосовые связки.
— Угу, — пробормотала Гейл и вдруг пошевелилась. Ее движения были плавными, лицо казалось безмятежным. — Я хочу поцеловать тебя, Энди. Хочу поцеловать всюду. — Она повернулась и ускользнула в спальню.
Конверт чуть не выпал у него из рук. Эндрю сжал пальцы, и плотная коричневая бумага захрустела. Истина грозила разрушить созданную Гейл фантазию. Ему следовало задуть свечи и включить люстру. Следовало выключить проигрыватель, заставить Гейл сесть и выслушать каждое его слово. Он поклялся себе, что с этого момента будет говорить правду, только правду и ничего кроме правды.
Но он не мог на это решиться. Пока не мог. Обещание сладкого забвения и возможности забыть о настоящей причине его прихода завораживало Эндрю, как песня сирен, околдовавших моряков Одиссея. Он не мог справиться с реакцией собственного тела, стремившегося к последней близости с Гейл. К близости, воспоминания о которой останутся с ним на всю жизнь.
Фантазии. Обещание домашнего очага.
Наслаждение. Память о прижимавшемся к нему теле.
Реальность. Уверенность в том, что случившееся никогда не повторится.
Сдавленно выругавшись, он бросил напоминание о реальности на ближайший стул и устремился в спальню, чтобы познать наслаждение и запомнить его навсегда.
Внезапно Эндрю остановился на пороге и затаил дыхание. Гейл стояла, прижавшись спиной к столбику кровати и слегка склонив голову набок. Он проследил за ее рукой, поглаживающей низкий вырез ночной рубашки. Гейл являла собой олицетворенное сладострастие. Смотреть на нее было выше сил Эндрю.
— Встань сюда, Энди, — сказала она, показывая на двустворчатую зеркальную дверь платяного шкафа. — И повернись лицом к зеркалу.
Помедлив пару секунд, Эндрю подчинился. В зеркале мерцало пламя свеч, озарявших комнату обольстительным мягким светом. Эндрю не интересовало собственное отражение; он следил за Гейл. Она прошла у него за спиной и исчезла из поля зрения. Теперь он видел только руки Гейл, которые погладили его бока, а затем легли ему на живот.
Она вытащила из джинсов полы рубашки, а затем погладила его, жестом предложив снять футболку.
— Теперь туфли, — велела Гейл, взявшись за пуговицу его джинсов.
Звук расстегивающейся молнии заставил Эндрю со свистом втянуть в себя воздух. Затем пальцы Гейл скользнули внутрь и спустили с него джинсы вместе с трусами. Она поцеловала его в спину, а потом соблазнительно провела горячим языком по позвоночнику. Потом Гейл наклонилась, окончательно сняла с него джинсы, прихватила зубами ляжку, коснулась губами бедра и лизнула под коленками, которые едва не подогнулись.
— Положи руки на зеркало, — сказала Гейл, отпихнув в сторону джинсы и трусы и ловко сняв с него носки. Она обошла Эндрю и встала к нему лицом. — И не двигайся, что бы ни случилось.
Она обняла Эндрю, крепко прижалась к нему и подставила губы для поцелуя. Ему и в голову не приходило, что ее нежных приказаний можно не послушаться. Их губы осторожно соприкоснулись, но этого хватило, чтобы Эндрю забыл обо всем на свете. Он жадно прильнул к губам Гейл, пытаясь разжечь в ней желание.
Ее руки были повсюду. Они гладили его грудь, бока, обхватывали ягодицы, раскачивали бедра, заставляя член Эндрю тереться о ее живот. Гейл протяжно застонала, а чуть позже, когда сгоравший от нетерпения Лавкрафт резко подался вперед, негромко вскрикнула.
Она оторвалась от губ Эндрю, начала целовать его шею и грудь, спускаясь все ниже и ниже, пока не встала перед ним на колени.
— Я хочу, чтобы ты смотрел в зеркало, — сказала она. — И следил за тем, как я возьму его в рот.
Его тело затрепетало, сердце готово было выскочить из груди. Нежные, горячие губы Гейл сомкнулись на его члене и медленно двинулись вперед.
Ощутив острое наслаждение, Эндрю застонал и заскрежетал зубами. Губы и язык Гейл мучили и обещали, пальцы дразнили и возбуждали. Судорожно втягивая в себя воздух, Эндрю смотрел в зеркало и видел, что бедра Гейл слегка подрагивают. Она тоже испытывает наслаждение, лаская его самым изощренным способом, на какой способна только любящая женщина.
Любовь. Слово, которым он не пользовался никогда. Чувство, на которое он считал себя неспособным. Это чувство прокралось в его сердце и сдавило его железным обручем. Отныне он никогда не сможет быть прежним.
Эндрю ощутил, что его член коснулся горла Гейл, и застыл на месте, не в состоянии справиться с собой. Его охватило жаркое пламя. Он прошептал ее имя, а потом громко застонал. Наслаждение было таким острым, что оставалось только подчиниться волнам страсти, увлекающим беспомощного пловца в море экстаза.
Она погладила и поцеловала каждый дюйм его тела, а потом ушла, напоследок хрипло прошептав:
— Не двигайся!
Эндрю прижимался ладонями к зеркалу и искал ее отражение. Гейл забралась на кровать и села лицом к нему. Потом поставила ступни на край матраса и раздвинула ноги. От ее порочной улыбки у него перехватило дыхание. Свечи озаряли ее увлажнившуюся промежность. Эндрю стиснул кулаки.
— Говори, что ты хочешь со мной сделать, — сказала она. — Говори, о чем ты думаешь, когда мы не вместе.
У Эндрю пересохло во рту, и он на мгновение закрыл глаза. Она не только невероятно сексуальна, но и щедра на выдумки.
— Сначала я поцеловал бы тебя, а потом начал бы ласкать твою грудь.
Гейл оперлась одной рукой о матрас, а другую приложила к груди.
— Так? — пробормотала она, водя кончиком пальца вокруг своего затвердевшего соска.
— Так, — проскрежетал он. — Потом я стал бы целовать твои груди.
Продолжая смотреть в зеркало, Гейл вынула грудь из тонкой ночной рубашки, нагнула голову и коснулась языком розового бутона. В ее потемневших зеленых глазах мерцали золотые искорки. Он никогда не видел более чудесного зрелища.
