Настя слышала, как звонил телефон, как кто-то ответил по-английски. «Может, это Дик звонил. Ну и что? Да, у меня пати, в его доме, мы пьем его вино. Пусть скажет спасибо, что я показала его дом каким-то оригинальным людям. Кто его-то знакомые? Опухшие продавцы вина с женами и разговорами о кредитах!» — в воображении дядюшка Сэм предстал с шаром жевательной резинки, только уже лопнувшей и приклеившейся к физиономии. Настя подошла к Саше и вытащила из его кармана, куда он спрятал, джоинт.
— Настя, ты сейчас умрешь! То есть это Арчи может умереть. У него загноение! — Друг задыхался от смеха, придерживаемый Таней. — Он все для тебя старается, а ты… Он себе решил врастить волосы, как тот мальчик, что ушел. Но Арчи всегда был слишком умненьким, чтобы клевать на удочки дорогих компаний…
— Поэтому он нашел что-то вроде Ла Брея Циркус, да?.. На, покури, Таня, — и Настя передала голодно смотрящей Тане джоинт. — После травы ебаться хорошо, Танечка. Вот, с Сашей.
— Как тебе не стыдно, Анастасья. Танечка высокоморальная и замужняя. Вон ее муженек, в уголочке сидит… — Друг прыснул слюной от смеха. — Да, ты права. Арчи нашел такую компанию. Через некоторое время у него началось… загноение головы. Когда же он бросился за помощью, компании уже не существовало.
Саша нежно, но твердо забрал джоинт у Келли, которая в свою очередь выхватила его у Тани. Саша затягивался и почему-то надувал щеки. Настя слегка хлопнула его по щекам: «Не выебывайся, Сашка!» Он сделал серьезное лицо, поднял указательный палец и брови: «Тихо, тихо, девочка!» Настя махнула рукой: «Ты еще добавь, что я должна ловить каждое твое слово!» Друг захохотал: «Настя, лови! Держи его! Вон оно полетело! Слово!» Саша отошел, хорошо уже покачиваясь, все так же держа указательный палец вверх.
— Он дурак. Я про Арчи. Надо было наголо побриться. У него красивый череп, правда, Таня? Я серьезно, ты же его стригла. Здоровая длинная шея. У многих мужиков шеи вообще нет, — Настя взглянула на Сашу, у него — была, и он вытягивал свою шею, делая спину сутулой, а грудь провалившейся.
— Что ты не развлекаешь своих американок?.. На хуй они вообще. Таких шалашовок в Москве у трех вокзалов ловили. — Саша нагло показывал рукой на Шерол и Лиз, сидящих на полу в позе лотоса почему-то.
— Прекрасные девки, по-моему, — вступился за них все так же хохочущий Друг. — Люсенька, станцуй для них. Ты будешь, как маленькая балерина-грибок!
Настя схватила его под руку и увела от кружка курящих джоинт.
— На хуй эту Таньку!
— Лапочка, что ты? — Друг поцеловал Настину руку.
— Ничего, может, я ревную… — ей стало стыдно, и она ушла на кухню.
Около раковины, куда Шерол почему-то свалила все бумажные тарелки с объедками, стояла бутылка водки. Настя взяла стеклянный стакан и налила. Много налила водки! «Буду пьяной. Вот и буду!» Прибежавшая Келли протянула свой стакан из пластика:
— Я так тебя люблю, Настья! Мы будем вместе жить в Токио! — Она полезла обниматься и пролила только что налитую водку.
«Она бы очень хорошо вписалась в компанию «вешалок» из «Студио Fifty Four». Была бы Каттон номер два. Но с другой стороны — она так везде лезет, так хочет стать топ-моделью, что, может, у нее и получится. И будут говорить о ней — о, какая персоналке! Об этой, с двумя извилинами, — какая бьюти! Будет она глядеть на всех с обложек, эта дура!» В комнате заиграла балалайка. Настя вскрикнула «но!», но было поздно — Друг с приятелем Шерол отодвигали диван, освобождая место для Люси, качающей головой-грибом.
— Иди, Келли, посмотри. Это расширит твое представление о русских. — Настя подтолкнула Келли в комнату, а сама, не обращая внимания на надпись, вынула из кружки ключ от селлера.
На бочке-столе стояла свеча, принесенная еще до пати. Как только приехал Друг, они спустились с Настей в селлер, пили коньяк. Из той самой бутылочки, что в их первый визит. Свеча была синяя, в высоком стеклянном стакане. Выливающаяся за края и застывающая. Настя налила себе коньяк и подумала, что не очень должна стараться, потому что уже пьяная. Она села на бочонок-табурет и вспомнила, что жалела о том, что они ввинчены в пол, что их нельзя подвинуть, чтобы сидеть совсем рядом. Она все спрашивала Друга, жалеет ли он о Москве, и он говорил, что нет.
— Во мне, лапочка, все-таки еврейская кровь. А евреи, они где угодно приживутся.
— А я живу в Америке уже год и два месяца, и такое ощущение, что жизнь еще не началась. Что вот-вот произойдет, и тогда только…
— Потому что ты неугомонная, у тебя, так сказать, шило в попе. Поэтому тебе и Сашины предложения не интересны — домик, ванна. У Дика уже есть…
— А как же счастье?
— Счастья нет. Есть воспоминания. О счастливых минутах. Такими они кажутся по прошествии времени. Сколько мы с тобой часов провели, говоря до утра. Я даже и не помню, о чем конкретно. Но помню, что мне было очень хорошо. Ты уедешь, я буду вспоминать…
— Я тоже. И поэтому мне уже грустно.
— Не надо, лапочка. И не надо очень дергаться, сходить с ума, стараться добиться чего-то. Хорошо, когда все делается легко, как бы походя, между прочим.
— В наше время это невозможно. Любой «парень из соседнего двора» может из парикмахера стать рок-звездой. Демократия и неограниченные возможности. Жаль, что очень часто они забывают посмотреть на себя в зеркало… Почему у нас с тобой ничего… не вышло?
— Ох, Настенька. Я от всего устал и ничего не хочу. Только бы у тебя все было хорошо, только бы ты вылезла…
Настя подумала, что сейчас она должна вылезти из селлера и желательно не упасть. Она протянула руку к изрядно поредевшей за вечер полке, и тут же зажегся свет. Она обернулась. Наверху стоял Ричард. Он был зол. Глаза его бесцветные округлились.
— Я знал! Я же звонил! Почему ты не подходила? Какой-то бастард[139]наговорил мне кучу булшита! — он спускался по лестнице. В костюме-тройке.
— О, Дик! Что такого? Я устроила пати. Гудбай пати. Я уезжаю. Я вас всех оставляю. Все. — Медленно Настя говорила из-за марихуаны.
Дик решил не спорить с ней, зная по себе, что с пьяным человеком это бесполезно. Он хотел ее вывести из подвала.
— Вы будете счастливы без меня. Ты, Ричард, со своим вином! Саша с курами РА! Ты знаешь, что такое РА? Все. Ричард. Ах, ты Дик! — Настя все-таки споткнулась о бочонок-стул.
Бутылка, которую она взяла с полки, выскользнула из-под мышки и разбилась. Настя теперь стояла в луже вина. Осколки остро и торжественно торчали вокруг.
— О, God! Настя! Не будь насти. Оставь все эти бутылки!
Наверху показался смеющийся Друг.
— Вы пропустили, вы не видели — Люся танцевала! — хохотал он.
