А и то, например, в метро в Саппоро, заслышав постоянное мелодичное позвякивание, я стал высматривать причину этого и высмотрел наконец малюсенькие подвешенные к потолку колокольчики с какими-то прикрепленными к ним цветными рекламными бумажками. Так ведь будь это в московском метро, та же самая мамаша в преизбытке здоровья еще не отошедшей молодости сама бы и посрывала себе парочку таких прелестных колокольчиков для дома. Сунула бы в приподнято-радостном настроении в сумочку, подхватила бы под микитки злодейского своего младенца, да и направилась бы чуть-чуть подпрыгивающей от избытка сил походкой до дому. Колокольчики, по всей вероятности, за заботами и хлопотами затерялись бы в сумочке, которую на следующий день она сменила бы на другую или третью, более подходящую к сегодняшнему ее прикиду. Все бы и забылось.
Приметим также, что стены домов, сиденья и окна метро, вагоны поездов и всяческие сооружения здесь, в отличие от наших, европейских и американских, не исписаны, хотя японцы и исключительные мастера в деле каллиграфии. Может, именно поэтому и не исписаны.
Или еще, примерно, подобное же. По сообщению прессы, до японских берегов от российских приплыло нечто эдакое такое. Некая штуковина, по-японски именующаяся монно, с ударением на последнее о, что дает возможность ему рифмоваться с русским словом, обозначающим такое же свободно-водоплавающее нечто, неопределенной консистенции и назначения. Это нечто, доплывшее от нас до японских берегов, было немалого размера — сто метров в длину, пятнадцать в ширину, высовываясь всего на два-три метра над водой, скрывая в глубине всю оставшуюся часть в двадцать шесть метров. Вдоль всего корпуса этого нечто, сотворенного из чистейшей проржавевшей стали, исполинскими буквами было начертано: НЕ КУРИТЬ! ОГНЕОПАСНО! Все время патрулировавший его катер и водолазы смогли определить только, что это не есть — явно не подводная лодка, не танкер И не что-то там еще подобное же. Труднее, даже и просто невозможно было определить и выяснить, что это есть. На запрос от российских властей был получен взвешенный и спокойный ответ, что у нас ничего не пропадало, а русские буквы ничего не значат — их мог начертать кто угодно. Любой хулиган или тот же образованный японец, которых много и среди которых полно знающих русский и, соответственно, могущих подобное сотворить ради забавы или языковой практики. Потом, естественно, обнаружились более доказательные приметы русскости данного сооружения. Точно определили, что оно действительно исконно российское, но никто уж и не упомнит, что это есть или было и чему предназначалось. Российские власти без смущения отвечали:
Ну, наше. Ну и что? Ну сначала не признали, а теперь вот признали. Что вам еще-то нужно? Было наше, а теперь вот стало ваше, вот и делайте с ним, что хотите. Вам повезло. —
Но конечно, к счастью, все-таки не все у нас так медлительны и неизворотливы. Бывают ох какие мастаки! И не без изящества и веселой выдумки в стиле известной гордости русского народа — Левши. Когда, например, недавно российские власти задумали ввести, несправедливо, естественно, с точки зрения обычного российского гражданина и потребителя, дополнительные пошлины на ввозимые машины, вы думаете, что — плакать и унизительно горевать стали? Отнюдь. Нисколько. Гений дышит, где хочет и, главное, где он нужен и необходим. Буквально в течение нескольких дней какому-то умельцу или коллективу подобных пришла в голову, или в головы, в общем, в единую коллективно-коммунальную общечеловеческую непобедимую голову спасительная идея. Прямо в порту отправки была организована идеальная по точности замысла и исполнения автогенная разрезка автомобиля поперек на две части — что скажете? Чисто, остроумно и не нарушая Уголовный кодекс. Разрезанные машины ввозятся как не оплачиваемые никакими дополнительными пошлинами запчасти. В порту прибытия такие же умельцы идеально чисто сваривают их в цельный, жизнеспособный и мощный машинный организм, зачищают, полируют — комар носа не подточит. И поехала, покатила, еще даже и лучше и ладнее, с ветром да с посвистом по необъятным просторам Родины неопознаваемая русская душа! Родимая, дай ответ! А ответ вот он — налицо.
Заметим, что японцы и ожидают от русского именно нечто подобное — что он пьет беспробудно. Бесшабашно пьет. Везде опаздывает и необязателен. Несообразен размером и развязно-хамоват. И не думайте, что если вы небольшого роста, не пьете ничего, кроме умиротворяющего томатного сока, точны и вежливы, что этим самым вы удались и ублажите японский глаз и душу. Отнюдь. Как раз наоборот. Вы нарушаете привычное ожидание и оставляете честного японца как бы в дураках, неприятно пораженным и обманутым.
Это порождает дискомфорт. Тем более что маленьким и вежливым он может быть и сам. А от вас ожидается, что вы будете именно русским. Про одного аспиранта из Подмосковья японские коллеги говорили, но без осуждения, а как бы с удовлетворением от ожидаемого и подтвержденного:
Да, да. Он уже с утра крепко выпивши. —
Понятно. —
Когда говорят о русской восточности, идеологически и с напором противопоставляя ее российскому западничеству, поминая даже какой-то особый русский буддизм — трудно понять, на чем все это основывается, кроме чистого желания, волюнтаризма и страсти противопоставления чаемому и не достижимому никакими силами на протяжении многих веков Западу. Непонятно, что конкретно имеется в виду. Вряд ли в России найдешь что-либо схожее с Дальним Востоком. Разве что с Востоком арабским. Да и православие с его постоянными унылыми попытками преодолеть современные проблемы старыми способами — скорее мусульманство, чем буддизм, индуизм, католичество или протестантизм.
Вобщем — Jedem das seine! — как говаривали древние римляне, но на другом древнелатинском языке. Вслед же им другие на своем современном говаривали это же, но совсем уже в другом, одиозном и неприемлемом для всякого просвещенного человека смысле. И мы здесь именно в хорошем и глубоком древнеримском смысле.
Описывая подобные национальные и культурные нестыковки или же смешную, но простительную детскую неподготовленность к страшному открытому миру, заметим, что подобное известно повсеместно. Япония же давно воспитывается, да и давно уже воспиталась страной-победительницей в духе мондиальной открытости и приверженности западноевропейской модели демократизма и терпимости. Хотя и не без некоторых особенностей. Например, как-то проезжая на машине некоторый дорогой ресторан, мои кураторы указали мне: Это машина якудзы (местной мафии). —
Какая? —
Да вот прямо эта. —
А как вы догадались? —
А такие машины только у них. —
То есть, как оказалось, существует специальная модель, вернее, модификация модели, которую покупают и пользуют только мафиози. Я видел одного такого в вышеописанном горячем источнике. На него мне легким, почти незаметным со стороны и непривлекающим ничьего внимания кивком и шепотом опять-таки указали те же самые кураторы:
Вон, якудза. —
Где? —
Вон, весь в татуировке. —
Я медленно исподволь обернулся и увидел огромного, просто страшного человека. Впечатление он производил почти шизофреническое — все тело оказалось сплошь покрытым татуировкой с небольшой узкой белой разграничивающей полосой вдоль вертикальной оси тела, разделяющей психоделическую разрисовку на две самоотдельные части. Было впечатление почему-то синхронно двигающихся двух получеловекоподобных узорчатых организмов. К тому же я, естественно, среди густых водяных паров, восходящих из водоемов различной степени горячести, оказался без очков, а приблизиться и рассмотреть в упор, понятно, не решился. Вокруг него, как мне чудилось, стояло некое поле отгороженности от всего остального мира, вырванности из обыденной среды голых моющихся мужчин — и как он входил в воду, и как проходил мимо легко разносимых в разные стороны простых обывателей, и как рассекал густой облегающий воздух. Или мне это только казалось? Он пробыл среди нас недолго. Уже за разделительным стеклом я видел, как он в раздевалке взмахивал полами какого-то огромного одеяния, укрывавшего его поделенное на две части тело. И исчез.
