— Не может быть! — ужаснулся Глеб.
— Может! В общем, никакого Рамзеса я не знаю. Вы ошиблись номером.
Глеб тупо слушал гудки, когда лейтенант потянул у него из пальцев трубку.
— Поговорил?
Глеб кивнул, и лейтенант коротко, без замаха двинул его трубкой в переносицу. Глеб, теряя с таким трудом обретенное сознание, разглядел, наконец, заклеенную пластырем бровь участливого милиционера.
В следующие, неинтересные дни Глеб лихорадочно соображал, где он мог спустить целую кучу денег. Не очень много, ровно столько, сколько оставалось на неприкосновенном счете, но на благодарность родной милиции уже не хватало. Вытащил его Цент, чем обязал по гроб жизни; очень уж пугала Глеба расписанная женой перспектива: «Зона-хабар-госпиталь-зона».
Глеба выдернули из камеры среди ночи, как в недоброй памяти иные времена. Бросили в автозак и долго везли. Глеб проспал всю дорогу, окостенев к утру от наручников, неудобной позы и липкого металла, которым были обшиты стены «воронка». Что наступило утро, Глеб узнал, когда открылась дверь в милицейской части кузова. В тусклом свете проявился силуэт борца-тяжеловеса.
— Он, — подтвердил человек густым баритоном, и решетка перед Глебовым лицом сдвинулась.
— Выходи, — велел конвойный простым, не милицейским голосом.
Черт, больно-то как! Глеб выпрыгнул из машины и закашлялся. После вони казенного дома лесной воздух, чистый и тягучий как спирт из морозильника, сбивал с ног. Глеб шумно задышал, пьянея, но оглядеться не забыл. Это уже въелось в подкорку, где-то рядом с инстинктом самосохранения — мгновенным взглядом намечать пути отхода. Вокруг стоял лес, частью еще летний, но уже тронутый осенней желтизной. Тропинка ответвлялась от изъезженной в грязь колеи и ныряла под створки железных ворот.
— Лови!
Ключ от наручников упал к ногам. Дверь гулко хлопнула, и автозак тронулся.
— Боятся… — густо хохотнули за спиной.
Человек говорил, резко обрывая фразы. Будто не договаривая последнее слово.
Глеб обернулся. На лице обладателя завидного баритона сидела маска, обычная лыжная шапочка с прорезями, глаза скрывались за чернильными очками-светофильтрами. Глеба маскировка не обманула, он мог бы поклясться, что где-то видел этого человека.
— Не дергайся.
Человек уловил движение Глеба и миролюбиво показал руки ладонями вверх.
— Я не дергаюсь. Ты кто?
— Сталкер, как и ты.
— Никогда не слышал о сталкерах, — постарался изобразить удивление Глеб.
— Ты Рамзес, — сказал незнакомец, отмыкая наручники. — Я Казак.
Глеб поразмышлял, стоит ли отпираться, и решил, что не стоит.
— Казак погиб! Практически у меня на руках умер.
Человек секунду колебался, а затем снял очки и поднял маску. Глеб сглотнул. Лица под маской не было. Скроенный из лоскутов кожи овал, резиновая нашлепка на месте носа и оптоэлектронные протезы в глазницах, даже не прикрытые косметической пластиковой обманкой.
— Тебе спасибо… — небрежно поблагодарил Казак. — Живой…
Было дело, вытащил Рамзес одного сталкера с позывным Казак. Долго нес, полумертвого, ан нет, оказывается! Выжил медведь!
Казак вернул на место шапочку и зашагал по тропинке вглубь леса. Даже не оглянулся, уверенный, что Глеб пойдет следом. Рамзес прочитал надпись на табличке, до того закрытую мощным торсом человека без лица: «Турбаза «Огонек» и решил ничему не удивляться. Он демонстративно отсчитал минуту и шагнул за ворота.
Глеба ждали. Проводили в летний домик с вывеской «Администрация», где нашелся мелкий человечек неопределенного возраста. Человечек кивнул, на миг оторвавшись от толстой папки, в которой Глеб узнал собственное уголовное дело.
Интересно девки пляшут! Глеб присел на скрипучий табурет и осмотрелся, не скрывая любопытства. Бедно обставленная конторской мебелью комната, а в углу огромный плоский телевизор, Глеб и не знал, что такие уже делают. На стене зеркало; Глеб поймал собственный взгляд. Свое отражение он видел больше месяца назад, когда собирался на свидание к жене… бывшей жене. С тех пор оно, отражение, сильно сдало. Еще больше ввалились щеки, посерело выдубленное сотней ветров лицо. Прическа, сделанная у дорогого мастера, расползлась на короткие пряди, щетина грозила превратиться в неряшливую бороду. Шрамы и шрамики на лице и густая седина в волосах. В неполные-то тридцать лет!
Только синие глаза сверкают исподлобья. Немудрено, что принимают за бандита, вздохнул Глеб и встрепенулся. За окном начали стрелять.
— Ребята тренируются! — объяснил человечек, не поднимая взгляда.
Глеб закинул ногу на ногу и стал ждать развития событий. Впервые за много лет ему некуда было спешить. События начались, когда телевизор в углу включился, и Глеб увидел Митьку Баранова по прозвищу Цент.
— Привет! — улыбнулся Митька. — Я тебе звонил, если помнишь. Меня зовут Цент. Не потому что я жадный, а потому что раньше меня звали Доцент, а потом сократили. Любят в Зоне короткие позывные, верно? Много слышал о тебе, Рамзес. Как здоровье?
Глеб, слегка ошарашенный, не успел ответить.
— Плохо! — проскрипел человечек. — Парень совсем не берег себя.
— Стоп! — Глеб выставил перед собой ладони. — Давайте-ка с начала. Кто вы такие и чего от меня хотите?
Цент грозно посмотрел на человечка.
— Тебя ждали, — развел тот руками, ничуть не смутившись.
— Мы — организация сталкеров, — объяснил Цент самое главное и начал рассказывать.
Глеб с немалым изумлением разглядывал жизнерадостную ряшку Митьки Баранова — никак его пухлощекость, кудри и моложавость не ассоциировались с образом главы подпольной организации. Да он же едва не моложе Глеба! А Цент говорил. Он извинился, что не может встретиться лично — оперативный центр глубоко засекречен, и он, Цент, его никогда не покидает в интересах конспирации. Он объяснил, что сам «был сталкером» и хорошо понимает проблемы адаптации. Он уверил Глеба в полной к нему лояльности.
— Думай, что это профсоюз. Все наши ходили в Зону, а многие и сейчас ходят. Еще мы поддерживаем ребят, которые попали в переплет.
— Никогда не слышал о профсоюзе, — признался растерянный Глеб. — А я давно хожу.
— Ну, мы же работаем неофициально.
— От меня-то что требуется?
— Пока отдыхать. Потом обсудим твою работу.
Глеб подумал.
— Мне это не нравится, — твердо сказал он. — Я никогда ни под кем не ходил.
Цент шумно выдохнул, человечек фыркнул.
— Заставлять не буду, — голос Цента тоже стал жестким. — Но выкупить тебя стоило двадцать тысяч евро. Пойми, тебя никто не насилует. Тебе предлагают. Не хочешь? Найди другой способ вернуть долг.
