I
О том, что случился провал, Людвиг фон Бокль понял еще сегодня утром, когда заметил за собой хвост. Сначала почувствовал, а потом и увидел. Помог старый трюк — зеркальце, вставленное в крышку брегета.
А ближе к вечеру, когда Гекхан не оставил на углу каменного забора условленный знак — черту мелом в два вершка — стало ясно: самые худшие предположения оправдались.
Он выглянул в окно — солнечное затмение закончилось; на тротуаре у скобяной лавки дежурил шпик. Филеры обложили дом, точно гончие лисью нору. Но ведь не бывает безвыходных ситуаций. Из самого трудного положения всегда можно найти выход. Другое дело — какова будет цена? От улик он уже избавился: негативы с чертежами полковника Левицкого давно покоились в надежном месте, блокнот для шифрования успел превратиться в бумажную пыль; пистолет, правда без обоймы, «утонул» в сливном бачке коридорного ватерклозета, а обойма, с которой тщательно удалены возможные отпечатки пальцев, лежала под подоконником у третьего окна с улицы. Так что в любой момент он мог воспользоваться оружием. В случае его обнаружения была припасена отговорка — мало ли кто мог спрятать оружие? В России революционеров-террористов на каждом углу по сотне, да и в доходном доме подозрительных типов хватает. Ищите, разбирайтесь… А я-то тут при чем?
Теперь надлежало тщательно продумать предстоящую беседу с судебным следователем. Многое, естественно, зависело от того, удалось ли русским взять живым Али. Если он мертв, то тогда, как говорится, все концы в воду. Они не смогут доказать ни его причастность к устранению Левицкого, ни к двойному смертоубийству в художественном салоне. Можно будет все свалить на мертвого турка. «А если им все-таки удалось схватить его? И он начал давать показания? — задался вопросом резидент. — Хотя это маловероятно. Али ненавидит гяуров и помогает нам не столько ради денег, сколько из-за своих убеждений. Он свято верит, что совсем скоро все Черноморское побережье вновь перейдет к Османской империи. Так что он не скажет русским ни слова, а они — в отличие от англичан — разведчиков не пытают. — Он усмехнулся. — И даже кичатся этим. Откровенно говоря, в данный момент это обстоятельство не может не радовать. Хотя пора подумать и о более приятных вещах. Например, о еде. Кто знает, когда мне вновь удастся вкусно поесть. В русских тюрьмах кормят отвратительно. И вообще, находясь на глазах у филеров, следует усыпить их бдительность. А потом — кто знает? — вдруг повезет и удастся ускользнуть… Хорошо бы! Во всяком случае, ни катер, ни пароход мне не подойдут. Об иностранном корабле и думать нечего. Россия — страна казенная. Каждого выезжающего сто раз наизнанку вывернут, прежде чем за границу выпустят. Железнодорожные вокзалы в Севастополе и Симферополе наверняка будут под неусыпным надзором жандармерии. Можно попробовать добраться до Симферополя на пролетке, а там снять комнату и залечь на дно. Недели через две, когда все утрясется, на рыбацкой шхуне дойти до Новороссийска. А оттуда на поезде, третьим классом, с пересадками, до Петербурга».
Он накинул пиджак, подошел к зеркалу и поправил галстук. «Удивительное дело! Я настолько спокоен, что у меня даже руки не дрожат. Это, верно, оттого, что я давно к этому дню готовился. А какой разведчик не думает о провале? Мне и так слишком долго везло. К тому же удача — дама капризная. Она не любит продолжительных романов. Ей каждый раз новых кавалеров подавай. Вертихвостка бесстыжая! Не могла полюбезничать со мной еще пару деньков и подарить последний чертеж… Ну, да ладно — будет судьбу корить. Пора».
Фон Бокль снова посмотрел в окно и с удовлетворением отметил, что стало темнеть. Он взял трость, отворил дверь и, пройдя по коридору, вышел на улицу.
Холодная пелена сумерек медленно опускалась на город, накрывая дома, деревья и людей темно-лиловой вуалью.
Извозчик, казалось, давно его ожидал.
— Куда прикажете?
Он посмотрел на него и, усмехнувшись, ответил:
— В городской сад.
Возница, дождавшись, когда пассажир усядется, тронул лошадей. От его внимания не ускользнул тот факт, что кучер обменялся взглядами с филером, стоящим на другой стороне улицы.
«Тем лучше, — рассудил он, — значит, будем играть в открытую».
Городской сад Ялты протянулся от Виноградной улицы на севере до набережной на юге. С запада он ограничивался Екатерининской улицей, а с востока — Черноморским переулком. И потому дорога от доходного дома заняла всего пять минут. Отпустив фиакр, резидент зашагал прямиком к ресторану, откуда доносилась музыка духового оркестра.
II
— Рад, бесконечно рад, прошу за стол, господа, присаживайтесь. Я вижу, Клим Пантелеевич, что все недоразумения, возникшие еще сегодня утром у вас и Николая Петровича, благополучно разрешились. Вот и славно, вот и хорошо. А вас, господин… а-а… капитан, как величать?
