— Осталось двадцать минут. Теперь мне и впрямь нужно поторопиться. Обещаешь, что хорошенько все обдумаешь еще до того, как я вернусь?
— Обдумать-то я могу, — ответил Штефан, — вот только какое я приму решение…
— А я больше от тебя ничего и не требую, — перебил его Роберт. — Я позвоню, как только вернусь.
С этими словами он вылез из автомобиля, оставив Штефана одного. Быстро обогнув машину, он открыл багажник и вытащил свой чемодан. Когда растерявшийся Штефан наконец-то вылез из машины, Роберт уже исчез за дверью аэровокзала.
Штефан возвратился домой почти на час позже, чем рассчитывал. Как он и опасался, по дороге в город он застрял в автомобильной пробке, и, конечно же, возле дома не оказалось свободных мест для парковки. Штефану пришлось не меньше десяти минут кружить по близлежащим улочкам, прежде чем ему наконец-то удалось пристроить автомобиль. Затем он еще десять минут топал оттуда пешком до своего дома. Несмотря на то что с момента их расставания с Робертом прошло довольно много времени, Штефан до сих пор не мог прийти в себя. Когда Роберт исчез в здании аэровокзала, первой мыслью Штефана было броситься за ним и, догнав, сказать ему пару ласковых, невзирая на то что он опаздывал на самолет. То, что между ними произошло, возможно, было для шурина обычным делом. Наверное, он считал, что такие проблемы можно улаживать как бы между прочим, на ходу. Его шурин, но не он. То, о чем говорил в машине Роберт, Штефан воспринял как абсолютно беспардонное вмешательство в его личную жизнь. Поэтому он испытывал смешанное чувство — и гнев, и бессилие, и это ощущение было настолько сильным, что даже испугало его. Тем не менее он не стал ничего предпринимать, опасаясь поступить опрометчиво, и, пожалуй, хорошо, что не стал. Штефан осознавал, что открытое противостояние с Робертом для него ничем хорошим не закончится. Кроме того, возможно, его шурин… был даже прав. Штефану не хотелось этого признавать, однако такая мысль уже мелькнула в его сознании, и он ощутил, что она оставила после себя маленькую, но болезненную ранку. Каждое слово, произнесенное Робертом, было правдой. Они вернулись две недели назад, и за эти четырнадцать дней он ни разу не отважился поговорить со своей женой о том, что могло оказаться для них еще более судьбоносным, чем они предполагали.
Да и второй упрек Роберта, воспринятый Штефаном еще более болезненно, был совершенно справедливым. Именно он, черт возьми, должен был отговорить Ребекку от этой безумной затеи и, если бы потребовалось, просто удержать ее физически. Да, они журналисты, и вопреки, возможно, несколько наивным представлениям Роберта их профессиональная деятельность вовсе не ограничивалась фотографированием закатов солнца на море и выслушиванием того, как политики на пресс-конференции ругают холодные закуски в буфете. Но рисковать вообще и рисковать своей жизнью — это не одно и то же. По мере того как Штефан продирался сквозь запруженные машинами улицы домой, его гнев постепенно уступил место душевному смятению, которое — не успел он еще и дойти до дверей своей квартиры — трансформировалось в смешанное чувство подавленности и жалости к самому себе.
Ему пришла в голову мысль, что сейчас, пожалуй, ему следовало бы не возвращаться домой, а снова поехать в больницу и поговорить с Бекки. Он по-прежнему побаивался этого разговора. Однако если раньше он не совсем понимал, то после разговора с Робертом наконец понял одну простую вещь: оттягивая разговор с Ребеккой, он ничего не выигрывает. Наоборот, чем больше пройдет времени, тем тяжелее будет этот разговор начать.
Зазвонил телефон. Штефан небрежно бросил свою куртку в угол, подошел к телефонному аппарату и без особого удивления увидел, что в его отсутствие ему звонили четырнадцать раз. Относительно пяти или шести звонков — даже не слушая записи на автоответчике — он понял, кто ему звонил и по какому поводу. Несколько секунд он стоял в нерешительности, размышляя, нужно ли ему сейчас поднимать трубку или лучше подождать, когда прекратится звуковой сигнал и количество оставшихся без ответа звонков на цифровом табло изменится с четырнадцати на пятнадцать. И тут до него дошло, что такая нерешительность — пусть даже и по другому поводу — была, можно сказать, нормой его поведения. Безусловно, существуют проблемы, которые могут решиться сами собой через какое-то время, однако обычно это лишь самые мелкие проблемы. А есть проблемы, которые надо улаживать, действуя решительно. Важные проблемы невозможно решить путем бездействия, ибо они становятся тогда еще более сложными и запутанными. Возможно, именно сейчас был подходящий момент для того, чтобы наконец-то начать не только в мыслях, но и на деле предпринимать какие-то действия.
Штефан снял трубку и назвал себя:
— Мевес слушает.
— Господин Мевес? Штефан Мевес?
Голос на другом конце провода был очень взволнованным. Он слегка дрожал, и казалось, говорящий с трудом удерживался от того, чтобы не перейти на крик. Штефан попытался припомнить, знаком ли ему этот голос, но так и не пришел ни к какому выводу.
— Да, — подтвердил он.
— Это Масен, — представился собеседник. — Думаю, моя фамилия вам о чем-то говорит.
Штефан механически покачал головой.
— Боюсь, что нет, — сказал он. — Я с вами знаком?
Он услышал глубокий вздох Масена, и теперь ему окончательно стало ясно, что его собеседник вот-вот начнет на него кричать: взволнованность этого человека передавалась даже по телефонной линии.
— Я с вами знаком? — еще раз спросил Штефан. — Простите, что не узнаю вас. У меня просто сегодня был очень тяжелый день, и…
— Я — начальник местного Управления по делам молодежи, — перебил его Масен. — И в частности, начальник госпожи Хальберштейн.
Штефан сильно вздрогнул. Роберт сказал ему, что уже переговорил кое с кем по телефону и уладил некоторые вопросы, однако, если судить по голосу Масена, эти усилия Роберта не увенчались успехом.
— Я знаком с Хальберштейн, — подтвердил Штефан, — хотя и довольно мало с ней общался. Мы виделись с ней сегодня в больнице.
— Не прикидывайтесь дурачком, господин Мевес! — резко сказал Масен. — Это не только неуместно, но еще и оскорбительно. Вы что, и в самом деле думали, что сможете таким способом чего-то добиться?
Штефан растерянно молчал. По всей видимости, произошло что-то экстраординарное, и, судя по голосу Масена, тот позвонил вовсе не для того, чтобы попросить Штефана о каком-нибудь маленьком одолжении. То, что сделал Роберт, похоже, привело к довольно серьезным последствиям.
— Боюсь, что я совсем не понимаю, о чем вы говорите, — осторожно сказал Штефан.
— А вот Хальберштейн прекрасно это понимает! — заявил Масен. Теперь в его голосе чувствовался гнев. — Я не знаю, кто вы такой на самом деле, господин Мевес, или кем вы себя считаете, но могу вас заверить, что такими методами вы от нас ничего не добьетесь.
— Я… я не понимаю, что вы имеете в виду, — стал уверять собеседника Штефан. — Я действительно разговаривал с вашей сотрудницей, но совсем недолго. И у меня сложилось впечатление, что в общем и целом мы пришли к согласию. Я сожалею, если она что-то поняла неправильно, однако я уверен, что речь может идти только о досадном недоразумении.
