Какой-то безумный ритуал. Или танец. Я ничего не понимаю, но мне страшно.
— Where's the book?
— Какая книга? — спрашиваю я.
— Нам нужна книга, Тони.
Он подошел ко мне, и я инстинктивно прикрыл лицо. Но он лишь потрепал меня по голове, как верную собаку.
— We love you, Тони. Ты лучший! Good job[39]!
В это время Стюарт схватил Джордана за волосы, приложил пистолет с глушителем плашмя к его уху и хладнокровно спустил курок. Джордан взвыл, схватился обеими руками за голову — похоже, у него лопнули барабанные перепонки, — и скорчился на полу. Пуля застряла в матрасе.
Из своего угла я услышал только звук, похожий на щелканье хлыста.
Рикки потрепал меня по щеке.
— Ты отлично сработал, Тони. Good guy[40]. А теперь гони книгу.
Ничего не понимая, я указал на рукопись, валявшуюся на полу. Он кинулся к ней, лихорадочно перелистал. Потом яростно вырвал чуть ли не половину страниц и швырнул мне прямо в лицо.
— Piece of shit! Это еще что за дерьмо!
Ударом каблука он вдребезги разбивает низенький журнальный столик у моих ног. Бросается на меня, всовывает пальцы мне в рот — я не в силах оттолкнуть его, не успеваю укусить, — и ствол пистолета уже засунут мне в горло. Стюарт кричит: «Брось его!»; секунда — и пистолет вынут. Я судорожно кашляю, надрывая легкие, слезы брызжут из глаз.
— Извини, Тони, we love you. Ты нам еще понадобишься, Тони…
С этими словами он проделал точно такой же маневр с Джорданом, засунув ему пистолет в горло.
Я думал, что он разнесет ему голову, но он выстрелил вхолостую. И расхохотался. Смехом облегчения. Жутко довольный собой.
— You got some job, Tony… Ты еще поработаешь на нас, Тони…
И снова прицелился в меня.
В меня.
* * *
Меня всего трясло, я спустился в холл и увидел там лишь обычную суету постояльцев вокруг столиков, накрытых для завтрака. И раздраженного дневного портье, который еле успевал обслуживать набежавших невыспавшихся туристов, удивленных его мрачной физиономией. Мои часы показывали 8.30.
Вестибюль пуст. Слезы выступают у меня на глазах, когда мне не удается поднять руки и толкнуть стеклянную входную дверь — нет сил. Я налегаю на нее плечом, потом всем телом — бесполезно, она не поддается ни на миллиметр. Мои толчки ни к чему не приводят. Я с трудом сдерживаю новый прилив слез и наконец каким-то чудом, едва коснувшись стекла, выбираюсь из отеля.
Улица. Солнце…
Этьен, наверное, давно уехал.
Или же ему приказали уехать. Прогнали, когда он собрался предупредить меня об опасности.
Но нет, его «Datsun» стоит на месте, прямо у меня под носом — как мне кажется, даже слишком близко, хотя на самом деле машина ни на йоту не сдвинулась с места. Когда я хлопаю дверцей, Этьен медленно поднимает голову. Внезапно я чувствую жгучее желание убежать отсюда и выплакаться всласть; нервы совсем ни к черту. Я прикрываю глаза ладонью, чтобы найти спасение во мраке и скрыть свою ярость. И свой страх. Мне бы сейчас маску… Он молча ждет, когда я очухаюсь.
— Ты видел, как они входили?
Молчание. Ему явно не по себе. Я жду.
— Отвечай, Этьен. Ты видел, как они входили?
— Да.
Я изо всех сил прижал ладони к лицу, чтобы сдержаться и не вцепиться ему в горло. Мне страстно хотелось излить в этом укусе все отвращение, всю ярость, что скопились в моем сердце.
— И ты… ты даже не шелохнулся. Струхнул… Или ничего не понял и оттого…
Из-под моих ладоней вырвалось рыдание.
— Ты мне не поверишь, Этьен… Но я кончаю с этим, слышишь, кончаю… Пускай Бертран сдохнет… Пускай все они сдохнут…
Я так сильно надавил на глазные яблоки, что передо мной в темноте заплясали разноцветные звездочки, и я испугался, что ослепну, если рискну сейчас взглянуть на дневной свет и на улицу.
— Когда я увидел, как они входят в комнату, я решил… решил, что старик меня сдублировал… послал эту пару кретинов следить за мной, пока я не приведу их к его детишкам… я решил, что теперь они сами всем займутся… они ведь настоящие профи… возьмут на себя доставку… Но я еще раз облажался… я облажался с самого начала, ты слышишь, Этьен?
— Да.
Внезапно я отдаю себе отчет, что в машине орет радио — так оглушительно, что барабанные перепонки лопаются. Музыка включена на полную катушку, а я только сейчас это заметил. Через открытые окна на улицу вырывались раскаты рока.
— Выключи его, мать твою!.. Слышишь, что я говорю? Эти двое американцев убрали Жерара; им плевать на Джордана и на меня, им нужен старик, они выслеживают его с самой Америки, слышишь? Они явились оттуда, это слишком далеко для нас…
— Наверное, они выжали адрес из китайца…
Я выпрямился, открыл глаза и подождал, пока передо мной рассеется туман.
— … Жан-Марк?
Этьен смотрит прямо перед собой, его руки судорожно вцепились в куртку.
— Думаю, они серьезно его обработали, нашего толстяка, если уж он проговорился, где мы…
Из его губ вырывается легкий смешок.
— Ты только представь… Человек, который ни разу в жизни не дал никому в морду… скулит и выкладывает все, что знает… уткнувшись носом в унитаз… в сортире «Тысячи одной»…
У меня все похолодело внутри, когда он выговорил это. Застывший взгляд, хриплый, постепенно слабеющий голос. И этот странный, отрешенный тон.
Он еле слышно вздохнул, его разжавшиеся руки безвольно упали вниз.
И тут я увидел его живот, залитый кровью, которая медленно стекала к ногам.
— До сих пор ты слышал только, как стреляют пробки от шампанского, верно, Антуан?..
Я положил руку ему на плечо. Распускать нюни было некогда, я понял, что нужно срочно что-то делать.
И еще меня охватило странное спокойствие.
— Сиди смирно, не двигайся, сейчас я сбегаю в отель, и через две минуты за тобой приедет «скорая»…
— Нет, не надо. Останься…
Он кашлянул, из его горла вырвался хрип, и я отвел глаза, чтобы не видеть, как отреагирует на это его рана.
— Только не выключай музыку, ладно?.. Сделай погромче… Это как анестезия.
Я снова уткнулся лицом в ладони.
— Будешь уходить, прихвати ключи от моей берлоги. Возьмешь там, что понравится.
— Молчи, тебе нельзя говорить. Через три минуты «скорая» будет здесь, я не собираюсь сидеть тут и любоваться на тебя, ясно?
