Мелькнул мимо двери белый халатик с крахмальной наколкой, складный такой, я даже подумал, не Ирис ли, и заорал благим матом, чтоб музыку переорать:
Она чуть не споткнулась на бегу, сунулась к нам в палату. Какая там Ирис! Страшная грымза, в крашеных волосах густой черный пробор. А фигурка ничего. И почему они тут все в блондинок переделываются? Я, например, брюнеточек больше уважаю. Тогда хотя бы черных корней не допускали!
– Вам не нравится? А говорят, все русские музыку любят.
– Не нравится. Хочу, чтоб было тихо. Выключите!
– Другие больные любят, им без музыки скучно.
– Придет врачебный обход, говорите с ними.
– Ничего, ничего, успокойтесь. Отдыхайте пока. А доктор Сегев давно домой ушел.
И убежала. Музыку, конечно, не выключила. Отдыхайте пока!
38
А следующий белый халатик, который к нам в палату заглянул, – как раз и была Ирис. Тянет за собой кресло-коляску и сияет всеми своими перламутровыми зубками.
– Как дела, Михаэль?
Я так обрадовался, что и про музыку тут же забыл. Какая ирисочка! И креслице заранее мне заготовила. Были бы все сестры такие, никакой музыки не надо, от одного вида дух подымается!
– Сейчас мыться будем, я специально к тебе попросилась.
А, вот это дело, и с полным удовольствием жду, что она будет меня обтирать спиртом или чем. Она коляску подтянула, подошла вплотную, сунула мне руки под мышки и обхватила за спину, думаю, хочет меня повыше положить. А она говорит:
– И ты меня обними.
Ах, с полнейшим моим удовольствием! Обнял за спину, одну руку даже ненароком пониже талии спустил.
– Ты, – говорит, – руку оттуда убери, держись за спину крепче.
Крепче? Облапил как следует и жму к себе, в бедре так и дернуло, но мне не до того. Спинка у нее мускулистая и мягкая в то же время. Носом, естественно, уткнулся ей в грудь, и грудка тоже мягкая и упругая, ах, прелесть!
Чувствую, она тянет меня вверх. Упираюсь здоровой ногой, помогаю ей. Уже почти сижу, а она тянет дальше. Говорю ей:
– Хорошо уже, Ириска, хватит!
– Сейчас, – говорит, – в кресло сядешь, и будет еще лучше.
В кресло?! Сейчас? Суток не прошло, как меня резали!
– Стой, стой, – кричу, – больно! Зачем в кресло?
– А в душ поедем, – говорит. И она туда же, с душем этим ихним! Я грязный, что ли? Вчера только мылся… нет, позавчера…
Напряглась, крякнула даже тихонько и – рраз! всю мою верхнюю часть подняла и в кресло перенесла. Бедро согнулось и боль, даже слезы выступили. Но короткая, и чувствую, что ничего не повредилось. Ай да ирисочка, маленькая такая! Прижимаюсь к ней по-прежнему и постанываю для порядка. Она мне говорит:
– Все, можешь отпустить.
Я бормочу прямо ей в грудь:
– Могу, но не хочу.
– Отпусти, будем твои ноги перекладывать.
– Чего их перекладывать, пусть остаются там, а мы с тобой здесь.
Сосед на ближней койке что-то сказал и засмеялся. Не хочу, чтоб над Ирисочкой смеялись, отпустил.
– Расслабься полностью, – говорит, – и не будет больно. И ничего сам не делай.
Это я сколько угодно. Расслабился, сижу в кресле, как студень.
Она мне сперва здоровую ногу перевела на подножку, а потом больную приподняла, держит выпрямленную на весу и развернула меня вместе с коляской. Подставила под колено руку ребром, второй рукой за икру придержала, плавно согнула от колена вниз и поставила на подножку. Не тряхнула, не дернула. Все суставы аккуратно согнуты, и ничего! Сижу полностью! Жаль, доктор Сегев не видел, как Ириска классно оперированного пересадила.
Она начинает толкать мое кресло к выходу, и тут вспоминаю про Адамант. Опять он останется в одиночестве у меня под подушкой! Да еще, гляди, постель будут перестилать. Нельзя.
– Ирис, стой, – говорю, – подвези обратно. Мне надо кое-что взять.
– Что тебе надо? Мыло там есть, полотенце я взяла.
– Нет, не мыло. Вези обратно.
– Зубную щетку тоже взяла. Бриться, что ли? Завтра побреешься.
– Не бриться. Вези обратно.
– Да скажи, я принесу.
– Вези.
– Капризный ты больной оказался!
Вот так, всегда был образцовый больной, а теперь из-за камушка оказался капризный.
Но вернулись, я вынул и зажал в кулаке.
И покатила меня в туалет с душем, прямо около палаты. Туалет с душем при каждой палате, высшее достижение культуры!
Тут только почувствовал, что сиденье с дыркой, понятно зачем. Она меня на время оставила в туалете одного, и я с радостью все свои дела там сделал.
Правда, пока над толчком сидел, кулак с Адамантом все время держал на отлете, у нас с ним плохой туалетный опыт, а положить некуда.
Опять проблема. Сейчас Ирис войдет, разденет меня и будет мыть, а куда я его дену? В кулаке всю дорогу не продержишь, она заметит, спросит, волынка. Пощупал наклейку на ране, чуть-чуть нажал – вроде не больно. Наклейка большая и толстая и плотно к коже приклеена, но я с одного края, как раз на тазобедренном сгибе ближе к паху, подковырнул слегка, палец туда ввинтил поглубже, и в эту норку посадил свой красный камень и наклейку обратно прижал. Вроде как опухоль небольшая образовалась у меня под животом, но заметно только мне.
Тут вошла Ириска, раздела меня и всю больную область накрыла мне пластиком, совсем ничего не видно. Подкатила меня под душ и стала помогать мыться.
В процессе мытья со мной случилась некоторая неловкость, но я не виноват, очень уж она приятно водила по мне мыльной рукой. Водила, водила и довела. Это меня каждый мужик поймет. Но она даже глазом не моргнула, ее ничем не смутишь, медработник все-таки. И она умная девочка, понимает пратиют и болтать на эту тему не станет. А я и подавно.
39
Лежу чистый, пустой и довольный, хоть и не по себе немного. Может, она и нарочно меня довела, из медицинских соображений, мне ведь теперь нескоро придется.
Боль вполне терпимая, а обычные мои боли вообще почти не чувствуются. Ириска сказала, к вечеру может разболеться, но дадут таблеточку. И уже есть захотелось, а особенно курить. Завтрак уже разносить начали, а покурить просил Ириску, сказала – рано, и посидеть в коляске не дала, перевалила обратно в постель и убежала. Хоть бы кто навестил поскорее, свозил покурить. Или бросить пока?
