Миссис Уайт подошла к подушкам и нежно коснулась руки миссис Марджори Доусон.
— Марджори, дорогая. К тебе пришли.
Миссис Доусон медленно открыла глаза и огляделась.
— Хотите, я чаю принесу? — спросила меня миссис Уайт, пристраивая букет на столик возле кровати.
— Нет, спасибо, — ответил я, не отрывая глаз от миссис Доусон.
Миссис Уайт схватила цветы и пошла к раковине в углу.
— Ну, тогда я поставлю букет в воду и пойду. Не буду вам мешать.
— Спасибо, — сказал я, думая: «Вот черт».
Миссис Доусон в упор смотрела на меня, сквозь меня. Миссис Уайт наполнила вазу водой.
— Это — Эрик, дорогая. Твой племянник, — сказала она, затем обернулась ко мне и добавила шепотом: — Не беспокойтесь. Иногда она медленно приходит в себя. Вчера вечером она вашего дядю и его друзей тоже не сразу признала.
Миссис Уайт поставила вазу со свежими цветами на столик у кровати.
— Ну вот и всё. Если вам что-нибудь понадобится, я — в оранжерее. До скорого. — Она улыбнулась и подмигнула мне, закрывая дверь.
Внезапно звук радио стал невыносимо назойливым.
Комната — невыносимо жаркой.
У меня больше нет отца.
Я подошел к окну. Задвижка была закрашена. Я провел пальцем по краске.
— Оно заперто.
Я обернулся. Миссис Доусон выпрямившись сидела в кровати.
— Ясно, — сказал я.
Я стоял у окна, все мое тело под одеждой было мокрым. Миссис Доусон потянулась к столику у кровати и выключила радио.
— Кто вы?
— Эдвард Данфорд.
— А что вы здесь делаете, мистер Эдвард Данфорд?
— Я журналист.
— Значит, вы обманули милую миссис Уайт?
— Это — прерогатива нашей профессии.
— Откуда вы узнали, что я здесь?
— Анонимный звонок.
— Наверное, я должна быть польщена, что стала героиней анонимного звонка, — сказала миссис Доусон, заправляя волосы за уши. — Это звучит интригующе, вам не кажется?
— Закачаешься, — ответил я, думая о Би-Джее.
Миссис Марджори Доусон улыбнулась и сказала:
— Итак, мистер Эдвард Данфорд, чем же вас заинтересовала такая старая кляча, как я?
— Мой коллега Барри Гэннон приезжал к вам в прошлое воскресенье. Вы помните?
— Я помню.
— Вы сказали ему, что его жизнь в опасности.
— Правда? Я много всякого болтаю. — Миссис Доусон наклонилась и понюхала цветы, которые я ей принес.
— В воскресенье вечером его убили.
Миссис Доусон оторвала взгляд от цветов. Глаза ее были влажными и увядшими.
— И вы пришли, чтобы сказать мне об этом?
— А вы не знали?
— Кто теперь скажет, что я должна знать, а что — нет.
Я посмотрел на голые деревья в дальнем конце участка, их холодные тени растворялись в солнечном свете.
— Почему вы сказали ему, что его жизнь в опасности?
— Он задавал опрометчивые вопросы об опрометчивых людях.
— Что за вопросы? О вашем муже?
Миссис Доусон печально улыбнулась:
— Мистер Данфорд, о моем муже можно сказать очень многое, но опрометчивым его никак не назовешь.
— Так о чем же вы тогда говорили?
— Об общих друзьях, об архитектуре, о спорте и прочих вещах. — Слеза скатилась по ее щеке и упала на шею.
— О спорте?
— О Лиге регби, представляете?
— А что именно?
— Ну, я не фанат, так что разговор у нас получился несколько односторонним.
— Дональд Фостер — фанат, не так ли?
— Правда? А я думала, что скорее — его жена. — Еще одна слеза.
— Его жена?
— Ну право, мистер Данфорд, вот опять вы начинаете. Неосторожные разговоры могут стоить жизни.
Я снова повернулся к окну.
Сине-белая полицейская машина подъезжала по гравиевой дорожке ко входу.
— Черт.
Фрейзер?
Я взглянул на отцовские часы.
После моего звонка прошло чуть больше сорока минут.
Не Фрейзер?
Я пошел к дверям.
— Уже уходите?
— Боюсь, что приехала полиция. Они, наверное, захотят поговорить с вами о Барри Гэнноне.
— Опять? — вздохнула миссис Доусон.
— Опять? Что значит — опять?
С лестницы донесся грохот ботинок и крики.
— Я думаю, вам действительно пора идти, — сказала миссис Доусон. Дверь распахнулась.
— Да, я думаю, тебе действительно пора идти, — сказал первый легавый, вошедший в палату.
Бородатый.
Не Фрейзер.
К черту Фрейзера.
— Я думал, мы тебе ясно сказали, что не надо беспокоить тех, кто не хочет беспокоиться, — сказал второй, тот, что ниже ростом.
Их было всего двое, но мне казалось, что комната была забита мужчинами в черных униформах, в ботинках с железными носами, с дубинками в руках.
Короткий шагнул в мою сторону.
— Вот легавый идет — тебе башку оторвет.
Острая боль от пинка в голеностопный сустав заставила меня упасть.
Я растянулся на ковре, моргая сквозь обжигающие красные слезы, пытаясь встать.
Ко мне подошла пара белых колготок.
— Ах ты, лживый ублюдок, — прошипела миссис Уайт.
Пара больших ног увела ее прочь.
— Ты — труп, — прошептал бородатый, хватая меня за волосы и выволакивая из палаты.
Я обернулся, посмотрел на кровать. Мой скальп был разодран до крови.
Миссис Доусон лежала на боку, спиной к двери. Радио играло на полную катушку.
Дверь закрылась.
Палата исчезла.
Большие обезьяньи руки больно ущипнули меня за подмышки, маленькие когти все еще держали меня за волосы.
Я увидел огромную батарею, с которой кусками слезала краска.
Черт, белая теплая шерсть — в черно-желтую боль.
Потом я был на верхней лестничной площадке, ботинки с трудом удерживались у меня на ногах.
Потом я цеплялся за перила на полпути вниз.
Черт, я не мог дышать ни грудью ни животом.
Потом я оказался у подножья лестницы, пытаясь встать, держась одной рукой за нижнюю ступеньку, другой — за грудь.
