— Но ведь Леонардо хотел, чтобы его использовали для благородных целей, — проговорил Бекетт, пристегиваясь ремнем к креслу.
— Самая благородная цель для меня — это спасти Джинни, — отозвался я. — Все остальное потом.
— Конечно. Я вас понимаю теперь много лучше, чем прежде. — Бекетт вздохнул, похлопал меня по руке. — Вы вовсе не негодяй, каким казались совсем недавно.
— И вы тоже, — сказал я, — вовсе не такой высокомерный… хм… пижон.
Бекетт засмеялся.
— Вот что значит хотя бы немного поработать вместе. Я рад, что нам удалось объединить усилия. Как только завладеем Кинжалом, сообщим об этом Креллу. Он должен откликнуться. Обязательно. Потому что в Кинжале его спасение. А мы спасем мисс Джанелли. — Он снова похлопал меня по руке. — Расслабьтесь, молодой человек. Вы сделали невозможное. Мы в двух шагах от цели.
Глава восемнадцатая
С тех пор как я стал каскадером, моим хлебом насущным стал риск. Я так к нему привык, что почти не замечал. Но острая тоска, тревога, сердечная привязанность — все это было для меня новым, исключительным.
Я посмотрел на Бекетта. Он сидел, забросив ногу на ногу. Из брючной манжеты периодически выглядывала прикрепленная к лодыжке небольшая кобура с пистолетом.
— Вы вернете мне мои пистолеты? — спросил я.
Он на секунду замер. Посмотрел на меня.
— Хорошо, что напомнили. Я все собирался спросить вас об этом миниатюрном. Очень интересное оружие.
— Так я их получу?
Бекетт отвернулся к окну.
— О каком оружии может идти речь, если вы прибываете в страну нелегально?
В этот момент самолетное шасси стукнулось о бетонированную полосу. Мы приземлились в аэропорту Леонардо да Винчи.
Нас ждал черный «мерседес». За рулем — широкоплечий Пенделтон, с которого совсем недавно в Милане я снял блейзер. Мобрайт бросил на него безразличный взгляд и уселся рядом со мной.
Минуя все формальности — пограничный контроль, таможня и прочее, — мы выехали на шоссе, идущее вдоль Тибра, свернули налево на кольцевую, дальше направо, потом по виа Аурелия к собору Святого Петра, миновали его и, протиснувшись сквозь толчею, подъехали к Сикстинской капелле.
Пенделтон поставил машину там, где парковка категорически запрещена. К нам тут же приблизился священник высокого ранга в сутане.
Безуспешно пытаясь скрыть волнение, он обменялся коротким рукопожатием с Бекеттом. Представился по-английски, назвавшись кардиналом Гаэтано Лорро, ватиканским министром.
Пенделтон остался в машине. Остальных кардинал повел по мраморной лестнице наверх в просторное помещение охраны. Гулкое эхо наших шагов подчеркивало важность происходящего. Через несколько минут мне предстояло наконец встретиться с Леонардо.
В центре комнаты стоял худощавый человек в рабочей одежде. Увидев нас, он поправил очки в металлической оправе, посмотрел на пол, где пересекались девять проведенных синим мелом линий, и сверился с планом, который держал развернутым в руке.
Я пригляделся. Оказывается, он успел отковырнуть в самом центре квадратную мраморную плитку со стороной примерно двадцать пять сантиметров. Рядом на полу лежала мощная дрель.
— Элверсон, вы уверены, что это то самое место? — спросил Бекетт.
— Абсолютно. — Человек в спецовке снова сверился с планом, на одной стороне которого был изображен потолок, а на другой помещение охраны, где находились мы.
— Только не дай Бог ничего там не повредите.
— Это исключено, — ответил Элверсон. — В том месте, где я буду сверлить, проходит половой брус. — Он показал на точку, где встречались пальцы Бога и Адама. — Сам потолок довольно тонкий. Но над ним пространство примерно два фута.[38]Так что его мы не коснемся. Я бы уже все сделал, но кардинал Лорро запретил сверлить до вашего прихода.
— Правильно, — одобрил Бекетт. — А теперь можете начинать.
Элверсон включил дрель. Мобрайт с кардиналом отступили назад, а я и Бекетт приблизились.
Через пару минут все было закончено. В косых солнечных лучах плясали известково-цементные пылинки.
— Будьте добры, Элверсон, отойдите в сторону, — попросил Бекетт.
Я опустился на колени, заглянул в дыру. Что-либо разглядеть там было невозможно, поэтому пришлось просто засунуть руку по локоть. Пальцы коснулись потолка.
— Sia accurato, — взмолился святой отец, — per la causa di Dio.
— Он просит вас быть предельно осторожным, — перевел Бекетт, нависая надо мной.
— Скажите, что я не меньше его заинтересован в сохранении шедевра.
Потолок с обратной стороны был холодный и шероховатый. Я ощупал его и двинул руку вправо, затем влево, потом снова немного дальше вправо. Наконец мизинец коснулся чего-то металлического. Я ощупал предмет. Это был угол небольшого ящика.
— Есть что-то? — прошептал Бекетт, обжигая дыханием мое ухо.
Я не ответил, потому что не смог. Все внимание было сосредоточено на ящике. Вот застежка. Верх неровный. Я захватил ящик пальцами, поднял — он оказался на удивление легким, — протащил в дыру, положил на пол.
Древний ящик из кованого железа.
— Mio Dio![39]— выдохнул кардинал.
Я отогнул застежку. Внутри что-то лежало, завернутое в тонкую красную ткань. Под ней ощущался холодный гладкий металл. Подцепив край материи большим и указательным пальцами, я развернул ее быстрым движением фокусника.
Перед нами возник Кинжал Медичи.
Собравшиеся что-то говорили, делились впечатлениями, но я в этот момент через бархатную густоту времени общался с Леонардо. Он призвал меня найти его творение, и я нашел. Отдав при этом странный, необъяснимый долг своему отцу, матери, ему, всему миру.
Я медленно перевернул творение Леонардо, удивляясь, как быстро нагревается в ладони изящная рукоятка, любуясь великолепным обоюдоострым лезвием длиной около восьми дюймов.[40]
Оно сверкнуло в солнечных лучах. Они проникали сюда сквозь квадратные проемы в стене, вдоль которой несколько столетий назад прохаживались стражники в стальных шлемах, охраняя папу Льва и его сокровища. Хотя там не было ничего более ценного, чем этот человек в Бельведерском дворце, которому папа не давал работы.
Я осторожно коснулся пальцем острия, и тут же образовалась маленькая капелька крови. Кинжал был острее самого совершенного хирургического ланцета. Но больше всего поражала его почти невесомость.
