Сегодня имен было мало — и Гринц среди них не упоминался. Чувствуя несказанное облегчение и слабость в усталых ногах, Джарвас выбрался из толпы и побрел к «Невидимому единорогу». Если бы он так не устал, то непременно пустился бы в пляс.
Таверна, как всегда, поражала опрятностью и чистотой. Чистые окна, новые ставни, яркие краски, тепло и уют. При прежнем владельце такого не было и в помине. За новенькой деревянной стойкой, приветливо улыбаясь, стоял старина Харгорн.
В «Единороге», несмотря на ранний час, было довольно людно. Утренние завсегдатаи — купцы, ремесленники и солдаты из гарнизона, сменившиеся с караула, — уже вовсю лопали завтрак. Таверна была в городе одной из наиболее популярных, а Харгорн, несмотря на почтенный возраст, имел репутацию человека, умеющего позаботиться как о себе, так и о посетителях. После исчезновения Волшебного Народа он оставил военную службу и решил содержать таверну на пару — с кем бы вы думали? — с прежней кухаркой Ваннора Геббой.
Харгорн и Гебба казались абсолютно несовместимыми любому, кто хоть мало-мальски знал эту парочку. Как мог здравомыслящий, обстоятельный, молчаливый солдат сговориться с болтливой, вспыльчивой и суетливой поварихой? Как могла такая домашняя, чистоплотная женщина терпеть его солдатские замашки? И тем не менее это, поначалу сугубо деловое, партнерство становилось все крепче и постепенно перерастало уже в нечто совсем иное.
Харгорн всегда пользовался любовью и уважением у солдат гарнизона и, кроме того, всю жизнь был большим специалистом по элю, а Гебба не только сумела создать в таверне уютную домашнюю обстановку, но еще и встречала каждого посетителя с поистине материнской заботой, не говоря уж о том, что блюда, которыми она их угощала, были превыше всяких похвал. Неудивительно, что в городе говорили, что если где сейчас и можно встретить радушный прием, так это в «Единороге».
Харгорн был добрым другом Джарваса, и к тому же в его таверне всегда можно было услышать последние сплетни и слухи. Если о Гринце что-то известно, мимо ушей Харгорна это не проскользнет. Джарвас подошел к стойке, и в этот момент из задней двери появилась Гебба, бледная, словно только что увидела привидение. Ухватив Харгорна за руку, она притянула его к себе и, привстав на цыпочки, что-то зашептала ему на ухо.
От Джарваса не ускользнуло, что лицо его друга, уже принявшее обычное в такие минуты выражение мужественно переносимого страдания, внезапно переменилось. Харгорн покраснел и, судя по нему, пришел в неопесуемое волнение.
Он отшатнулся, как от удара, и Джарвас на мгновение даже испугался за старика. Впрочем, Харгорн быстро совладал с собой, но выражение дурацкого восторга, сменившее волнение, насторожило Джарваса еще больше. Харгорн сгреб Геббу в охапку и закружил по комнате, невзирая на возмущенные попискивания поварихи. Посетители заулыбались; кто-то даже зааплодировал. Харгорн, сияя как новенький золотой, осторожно поставил Геббу и повернулся к клиентам.
— Чего уставились? — грозно спросил он, и все как один уткнулись в свои тарелки. Ссориться с владельцем столь замечательного заведения никому не хотелось.
Когда Харгорн подозвал молоденькую служанку и попросил, чтобы она заменила его за стойкой, Джарвас вспомнил, зачем он сюда пришел.
— Эй, Харгорн, погоди! — крикнул он, бросаясь за ним. Харгорн, все еще обнимающий одной рукой Геббу, обернулся и нетерпеливо вздохнул.
— Не сейчас, Джарвас. Ты разве не видишь, что я занят?
— Но…
— Я сказал — не сейчас! Твое дело может и обождать. Саллана даст тебе выпить, а Гебба принесет завтрак. Я вернусь через пару минут.
— Да пропади он пропадом, твой завтрак! Ты можешь хотя бы выслушать человека? Гринц украл бриллианты господина Пендрала, и теперь парня повсюду ищут!
Улыбка ветерана слегка померкла, но он, казалось, ничуть не удивился.
— Ну что ж, я давно предполагал, что твой недоумок выкинет что-нибудь в этом роде.
— Дьявольщина, и это все, что ты мне можешь сказать? — разозлился Джарвас.
Улыбка опять вернулась к Харгорну.
— То, что я могу сказать, — это одно, а то, что могу сделать, — это другое. И перестань дергаться, сделай милость. Ты и так не красавец, да еще рожи корчишь. Закрой рот и иди за мной.
Кипя от злости, Джарвас пошел за Харгорном в маленькую гостиную, где жарко пылал камин и стояли уютные кресла. Едва Джарвас переступил порог, как его чуть не сшиб какой-то высокий человек, который стремительно метнулся к двери и сжал старого солдата в могучих объятиях. Джарвас поразился тому, что Харгорн не вышвырнул сразу же неучтивого гостя из дома, и совсем обомлел, когда высокий человек при ближайшем рассмотрении оказался женщиной, одетой в одежду воина. И Харгорн, которого никто никогда не мог обвинить в излишней чувствительности, обнимал эту женщину, смеясь и плача одновременно.
* * *
— Девочка, свет моих очей, вот уж не думал, что снова тебя увижу! И Анвар здесь! Вы знаете, я спорил с Парриком на пятьдесят монет, что вы вернетесь, — и оказался прав! — При упоминании о начальнике кавалерии Харгорн на мгновение погрустнел и обвел глазами комнату в надежде, как догадалась Ориэлла, увидеть Мару. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но Харгорн ее перебил:
— Ты ужасно выглядишь, Ориэлла! — воскликнул он и потащил волшебницу к креслу перед камином. — Я имею в виду — ужасно уставшей. Давай присядь, моя милая. Передохни, пока я не засыпал тебя вопросами. На-ка вот моего лучшего в городе эля!
Рухнув в кресло, Ориэлла вытянула ноги к огню и прикрыла глаза. Взяв в руки большую глиняную кружку с элем, она почувствовала себя моряком, который вел корабль через бурю и вошел наконец в тихую гавань.
Выбрались они только благодаря Гринцу. Финбарр еще не пришел в себя, а Форрал и волшебница, каждый на свой лад, переживали убийство солдат. Так что инициативу перехватил вор. Он вывел их из Академии через канализацию, а потом повел своими тайными путями, закоулками и пустырями, по крышам и гребням стен к Харгорну. В «Единорог» они проникли через черный ход, до полусмерти напугав Геббу.
Ориэлла сделала большой глоток душистого эля. На другом конце комнаты Гринц выслушивал нотации какого-то человека с на редкость некрасивым лицом, а Форрал пытался убедить своего старинного друга, что, несмотря на внешность Анвара, он все-таки не Анвар. Волшебница была рада, что все нашли себе занятие и оставили ее в покое. Она невыразимо устала и терзалась муками совести. Убийство в туннеле перечеркивало всю ее жизнь до этого дня. Так мог поступить Миафан, так могла поступить Элизеф, но только не она, Ориэлла! Она вспомнила, как убила ничего не подозревающих гарпунщиков на корабле, когда те пытались загарпунить Левиафана. В результате она не удержала щит и открылась перед Миафаном. Какая расплата ждет ее на сей раз? Ориэлла содрогнулась. Ей страшно было даже подумать об этом.
Всего печальнее было то, как к этому отнесся Форрал, — а кому, как не ему, опытному солдату, было понять, что она действовала вынужденно. Кто дал ему право ее осуждать?
