— Из воспитателей есть кто-то, работающий в коммуне давно? — перебил его Панасыч.
При этом он продолжал стоять спиной к нам и пялиться на стену, где два нарисованных пионера трубили в горн. Не в один, конечно. У каждого был свой.
— Воспитатели… Да. Да! Есть один. Он с самого начала в коммуне. Вместе с товарищем Макаренко работал, — засуетился Рыков. — Идёмте. Он как раз сейчас в учебном классе. Словесность у нас преподает воспитанникам. Умнейший человек. Тут сейчас, на месте. Идёмте!
Заведующий развернулся и рванул в сторону коридора. Ну как рванул… Он делал несколько быстрых шагов, потом останавливался и оборачивался, чтоб убедиться, двигаемся ли мы следом. В итоге эти нервные подергивания выглядели так, будто он вообще не уверен, нужно идти вперёд или лучше постоять на месте.
Да уж… Всё-таки репутация — великая сила. Вот Шипко сейчас совершенно спокоен. Ведёт себя культурно, даже вежливо, но мужика от страха плющит неимоверно.
Учебный класс, который был нам нужен, оказался здесь же, на первом этаже. И воспитатель там действительно был. Он сидел за столом, что-то изучая в тетрадях. Вид у него был озадаченный. Может, уроки проверял, может, план какой-то писал, не знаю.
На вид он оказался, прямо скажем, совсем немолод. Я дал бы ему лет пятьдесят. Мелкий, щуплый, даже, наверное, высохший.
— Дмитрий Петрович, — с порога начал заведующий. Мы и войти еще не успели. — Вот тут товарищи, из Москвы. Требуется ваша помощь. Из Москвы!
На последнем слове Рыков сделал ощутимый такой акцент. Прямо выделил столицу. Причем он явно намекал не на географическое положение, не на то, что мы из Москвы, а на особенность «товарищей». Мол, вот они, те самые. Похоже, в коммуне не только один заведующий был в курсе интереса чекистов к их организации.
— Да, слушаю, — ответил воспитатель и отложил тетради в сторону.
Что интересно, в отличие от своего начальства он вообще не дергался, не волновался и не нервничал. Более того, он вдруг, прищурившись, уставился на Панасыча, а потом вообще выдал:
— Здравствуйте, товарищ…
— И вам не болеть, — перебил его Шипко, недовольно поморщившись. — Впрочем, думаю, со здоровьем все хорошо, как раз. Отличная память.
Я с интересом уставился на воспитателя. Вот оно что… Этот Дмитрий Петрович узнал моего спутника. Чекист же говорил, что был в составе комиссии, когда на положенном месте не обнаружили сына Витцке. Но самое интересное, воспитатель сейчас хотел назвать Панасыча как-то по-другому. Явно не тем званием или ее той фамилией, какой Шипко на данный момент представляется. Потому он и перебил Дмитрия Петровича. Чтоб тот не ляпнул лишнего.
— Да… Не жалуюсь пока. Еще мозг мой крепок, — ответил воспитатель чекисту.
Причем во взгляде его промелькнуло нечто отдаленно напоминающее понимание. То есть у мужика не только хорошая память, но и соображалка нормально работает.
— Нас интересует одно строение. Алексей, поясни, — Панасыч кивнул мне.
Я принялся заново объяснять про этот чертов сарай. Воспитатель слушал молча, не перебивал. Но с каждой секундой его взгляд становился все более задумчивым. И это точно не по причине моих слов. Он смотрел мне в глаза и слегка хмурился. Так обычно происходит, если человек пытается что-то вспомнить. К примеру, чувствует, знакомо ему чье-то лицо, а никак не может сообразить, где он его видел. Похоже, имеется маленькая вероятность, что меня тоже могут опознать. Хотя, конечно, очень маленькая. Если воспитатель видел Алешу, пацану был семь лет на тот момент. Дети вырастают и меняются. Хотя мне этот человек не кажется знакомым, в отличие от самой коммуны. Значит, дед его если и встречал, то мельком. Возможно, Дмитрий Петрович учит более взрослых. Ну или дед провел здесь все-таки мало времени.
— Я понял, о чем вы говорите, — сказал воспитатель, когда я закончил описывать нужное здание. — Но его уже нет. Там построили цех. Поэтому вы и не узнали сарай.
— Плохо, — коротко констатировал Шипко.
Потому что цех мы и правда видели и он раза в два больше сарая. А то и в три. Соответственно, то месте, где я закрыл коробку… Я… Ну, да. Теперь уже я. В общем, это место теперь внутри цеха, скрыто под полом.
— Алексей, вопросы есть? — Шипко перевел снова взгляд на меня.
Он начал немного торопиться. Я неплохо знаю Панасыча, изучил за это время, поэтому сразу же заметил перемену в его настроении. Видимо, причиной было все то же внимание, которое возникло к воспитателя ко мне. Дмитрий Петрович хмурился и морщил лоб все сильнее. Шипко решил, пора уходить, пока пожилой, но крайне активный человек не вспомнил невзначай, кого именно я могу ему напоминать.
Мы вышли из класса и направились к холлу. С воспитателем Шипко культурно попрощался.
— Да что ж такое… — снова засуетился заведующий. — Простите. Извините. Не учли. Не знали.
Он кружился рядом с чекистом, как пчелка. Хотя, нет. Как шершень. Крепкий такой, откормленный шершень.
— Да вы-то при чем! — не выдержал Панасыч, которого такое раболепие слегка подбешивало. — Идем, Алексей.
Шипко подтолкнул меня в сторону выхода, намекая, что не мешало бы ускориться, и сам двинулся туда же.
Заведующий «летел» следом за нами, без остановки «жужжа» свои извинения. В какой-то момент я сам уже хотел попросить его заткнуться. На самом деле, очень раздражающая ерунда.
— Вы… Вы теперь доложите что мы… Что я… — Выдал он, когда мы, наконец, оказались возле входной двери.
— Куда? — Спросил Панасыч.
— Что «куда»? — Совсем растерялся заведующий.
— Доложу куда? — с невозмутимым лицом поинтересовался чекист.
— А… Ну… Туда, — Рыков закатил глаза вверх, показывая взглядом на потолок.
— У меня нет прямой связи с небесной канцелярией, а вы, так понимаю, товарищ заведующий, на нее намекаете, — абсолютно серьёзным тоном ответил Шипко, затем толкнул дверь и вышел на улицу.
Рыков издал какой-то звук, похожий на сдавленное рыдание, и побледнел, будто вот-вот рухнет в обморок. Шутку юмора чекиста он не оценил. Наоборот, решил, будто тот обвинил его в религиозности.
Я не стал ничего объяснять бедолаге заведующему и просто двинулся вслед за Панасычем.
Он уже стоял на широкой аллее,
