не поймет, его это будет ломать, уничтожать. И я боялся, что подобный ультиматум все сломает.
Это не только не вернет мне Сашу, я ее окончательно потеряю. Она будет делать все назло, вопреки, ведь то, что я от нее требую нечестно, несправедливо. Поэтому я просто ждал… когда она поймет, признает, что не может без меня дышать… жить… Подыхает… Также как я без нее уже давно.
Смотрел на ее задумчивое, отрешенное лицо и вспоминал, как часто часами мог разглядывать ее пока она спит. Никогда не был гребаным романтиком, но вот же — бесконечно долго смотрел на нее, пока она спала.
Меня завораживало то, насколько тонкие, аккуратные у нее черты лица. Когда спит, выглядит такой спокойной, расслабленной. Губы чуть приоткрыты. Она вся такая — словно статуэтка. Резкий изгиб ключиц, выпирающие ребра, тонкие запястья. А еще ее то ли изумрудные, то ли зеленые глаза. Столько времени прошло, а я все ещё считал их поразительными. Такой глубокий, необычный цвет у них, околдовывающий. Они темнели от страсти, мерцали от злости, так ярко выделялись на фоне ее светлой кожи и контрастировали со светлыми волосами.
Я был чертовым эгоистом всегда, поступал, как хочется, не задумываясь. Но не с ней. С ней хотелось делать правильно, как надо. Для нее, ради нее.
Так глупо… Почему во мне включилось это странное и тупое благородство? Надо просто войти в эту гребаную палату и забрать ее с собой. Запретить ей приближаться к Самойлову, помнить о нем, думать… Она лишь моя. Так правильно, так должно быть.
Но все это пустая и глупая бравада. Я не мог так с ней. Даже тогда, несколько лет назад, она смотрела на меня совершенно влюбленными глазами, и я знал, что могу заставить ее остаться, быть рядом, несмотря на Элиону, но не захотел. Так было нечестно, неправильно по отношению к ней.
Смешно. Ведь я так мало думал о чувствах других, а с ней почему-то захотел быть правильным, достойным. Будто она увидела во мне что-то лучшее, чем я являлся на самом деле, а мне хотелось соответствовать.
Я мог заставить ее остаться, но знал — она будет страдать каждый чертов день, неспособная смириться с тем, что я женат. И решил дать ей шанс на нормальную жизнь, не захотел ее втягивать в ту грязь, из которой состояла моя реальность уже давно, если не всегда.
Скажи кто-то до встречи с Сашей, что мне не чуждо благородство — я бы рассмеялся этому человеку в лицо. А вот же я, стою около палаты и не захожу. Даже больше — я думаю, что пора отсюда убираться. Мне опять хочется сделать так, как лучше для нее. А ей лучше — быть сейчас рядом с ним. Она этого желает, я знаю. Денис много для нее значит, может быть, даже больше, чем она сама готова признать.
Выяснять сейчас отношения — глупо. Сидеть с ней за руку возле койки ее мужа, я не намерен. Да уж. Очередная тупиковая ситуация. Не балует нас с ней жизнь, а наоборот — постоянно разводит по разные стороны.
Я, наконец, отлипаю от стены, с которой уже, кажется, сросся. Бросаю последний взгляд на больничную палату. Саша задремала, склонив голову на край кровати.
“Сколько же она не спала?” — думаю хмурясь.
И ревную, адски. Даже вот к такому лежащему, еле живому Самойлову. Потому что с ним она была счастлива. Он смог то, что не мог я — дать ей нормальную жизнь вместе.
Как же дьявольски мне не хотелось уходить. Мне казалось, что я не просто ухожу из больницы, а покидаю Сашу навсегда. Словно это наше последнее мгновение вместе, рядом. Глупо, это невероятно глупо.
Я ведь не собирался ее отпускать. Больше — нет. Я просто дам ей время, пространство. Самойлов должен хотя бы очнуться, а мне нужно разобраться пока со своими проблемами. Может, это и к лучшему. Немного поскучаем друг по другу, переосмыслим все прошедшие события. Столько всего мы с ней наворотили, что теперь потребуется много времени и сил, чтобы привести все в порядок. Привести в порядок нас.
Ухожу из больницы, чувствуя, как что-то ядовито и болезненно ноет в груди. Словно ухожу навсегда. Но я ведь планирую иначе? Не хочу больше без нее, даже если так правильно. Не могу больше без нее. Впервые так открыто и честно сам себе в этом признаюсь. С каждым шагом боль в груди становится сильнее, но я упрямо иду дальше, потому что точно знаю, что не отпущу ее. Никогда.
Глава 26. Все могло бы быть иначе
Время тянулось невыносимо медленно и тягуче. День за днем одна и та же картина — больница и ожидание.
Через неделю Денис очнулся. Я как раз стояла спиной к кровати, смотря на дождливый Питер за окном. С того дня, как я приехала в Санкт-Петербург, дождь лил каждый день.
— Саш…
Я вздрогнула, услышав хриплый и тихий голос позади. Резко развернулась, подбегая к кровати.
— Денис… — тихо прошептала, чувствуя, как по щекам катятся слезы.
Светло-серые глаза разглядывали меня внимательно. Я судорожно сжимала его руку, гладила лицо, что-то сбивчиво шептала. Я рада… так невыносимо рада…
— Я позову врача, — вдруг резко опомнилась.
Он ничего не сказал, продолжал также внимательно смотреть, будто не узнавая.
Через несколько часов после осмотра врач с хмурым видом стоял перед нами с Тамарой Валентиновной.
— Пока рано делать прогнозы… — начал он вновь свою любимую шарманку.
— Опять? — восклинула мать Дениса, не выдержав. — Он же уже очнулся! Все должно быть понятно.
Врач тяжело вздохнул.
— Он не чувствует сейчас ног. Это может быть временное явление, а может быть, и нет. Ему тяжело говорить, реакции заторможенные, но это пройдет, а вот ноги…
И рядом, тихо всхлипнув, в обморок упала Тамара Валентиновна.
Денис больше не сказал мне ни слова. Ни в этот день, ни на следующий. Он в целом был не особо разговорчив, но матери говорил хоть что-то, мне — ни слова. Даже, когда я задавала ему вопросы, не отвечал.
Я не знала, почему он так себя ведет. Злился на меня? Обижался? Имел право, конечно. Может быть, ему было неприятно меня видеть? Но он ведь и не прогонял…
— Ты хочешь, чтобы я ушла? — не выдержав молчания, спросила я его как-то.
Он даже не смотрел на меня. Кроме того первого раза после пробуждения, больше он не удостоил и взглядом. Смотрел куда
