Улыбка тронула губы судьи Ди.
— Здесь кто-то жил совсем недавно.
— Недурное убежище, — заметил пристав. — Особенно для преступника!
— Или для пленницы, — задумчиво молвил судья Ди и приказал Хуну опечатать дверь.
Осмотрев другие комнаты, они не увидели больше ничего существенного. Уже близился полдень, и судья Ди принял решение возвращаться в управу.
Глава восемнадцатая
Судья Ди решает посоветоваться со старым отшельником; Ма Жун ловит своего человека в Барабанной башне
Вернувшись в управу, судья Ди сразу же позвал к себе старосту Фана. Он приказал ему немедленно отправиться в сельскую усадьбу с десятью приставами и двумя носильщиками и доставить оттуда останки старика привратника и его жены.
Затем судья подкрепился прямо у себя в кабинете.
Во время обеда он пригласил к себе смотрителя архива, пожилого человека лет шестидесяти, рекомендованного ему старшиной цеха торговцев шелком. Смотритель некогда тоже торговал шелком и ныне ушел на покой, всю жизнь прожив в Ланьфане.
Склонившись над чашкой с супом, судья Ди спросил:
— Не доводилось ли вам слышать об ученом муже, который подписывается «Отшельник, Облаченный в Журавлиные Перья»?
Смотритель ответил:
— Ваша честь имеет в виду Учителя в Халате, Расшитом Журавлями?
— Возможно, речь идет об одном и том же человеке, — сказал судья Ди. — Он живет где-то за городом.
— Да, — ответил старик, — именно о нем и идет речь. Это отшельник, который обитает в горах за южными вратами уже столько времени, сколько я живу на свете. Никто не знает, сколько ему лет.
— Мне бы хотелось встретиться с ним, — сказал судья.
Старый смотритель с сомнением посмотрел на судью.
— Трудное дело, ваша честь! — заметил он. — Старый учитель никогда не покидает горную долину, и гостей он тоже не жалует. Я знаю, что он еще жив, только потому, что на прошлой неделе два сборщика хвороста видели, как он работал у себя на огороде, и рассказали об этом мне. Очень мудрый и ученый муж этот отшельник, ваша честь. Некоторые поговаривают, что он открыл Эликсир Жизни и скоро отправится из этого мира в обитель Бессмертных.
Судья Ди задумчиво погладил свою длинную бороду.
— Я слыхивал немало историй об отшельниках, — молвил он. — Однако на деле оказывалось, что это — просто лентяи и невежи. Правда, я видел образец почерка этого человека, и почерк этот — само совершенство. Возможно, он — исключение. А есть ли к нему дорога?
— Большую часть пути вашей чести придется пройти пешком, — отвечал смотритель. — Горная тропа там крутая и узкая, даже маленькое кресло-паланкин и то не пройдет.
Судья попрощался со смотрителем, поблагодарив его, и тут в кабинет вошел обеспокоенный Цзяо Дай.
— Надеюсь, ничего не стряслось в усадьбе Цзяня, Цзяо Дай? — спросил взволнованно судья.
Цзяо Дай сел, теребя свои усики, и сказал:
— Сразу и не объяснишь, господин, каким образом начальник замечает перемену в настроении солдат. Видно, все дело в чутье. Последнюю пару дней что-то с моими людьми не в порядке, я это чую. Я поговорил со старшиной Лином, и он мне сказал, что тоже встревожен. Он заметил, что кое-кто из солдат тратит больше денег, чем зарабатывает.
Судья Ди внимательно слушал.
— Нехорошие дела, Цзяо Дай! — сказал он задумчиво. — А теперь послушай, что говорит Ма Жун.
Тут Ма Жуну еще раз пришлось рассказать о своих приключениях на Северной улице.
Цзяо Дай покачал головой.
— Боюсь, беда неподалеку, господин! Наша хитрость с выдуманным полком, обходящим приграничье, оказалась палкой о двух концах. С одной стороны, она помогла нам одолеть Цзянь Моу и его людей. С другой стороны — она, возможно, навела варваров на мысль совершить набег на город, пока в него не прибыл гарнизон.
Судья Ди теребил бакенбарды.
— Набега только нам еще не хватало! — воскликнул он сердито. — Как будто нам тут слишком просто живется! Я подозреваю, что за всем этим стоит таинственный сообщник Цзянь Моу! Какой части людей, по твоему мнению, мы можем доверять?
Цзяо Дай задумался, а потом сказал:
— Я бы положился только на пять десятков, ваша честь!
Воцарилось молчание.
Внезапно судья Ди ударил кулаком по столу.
— Возможно, еще не поздно! — воскликнул он. — Твое, Цзяо Дай, замечание, про палку о двух концах, подало мне мысль! Ма Жун, нам немедленно нужен тот уйгурский головорез, с которым ты познакомился прошлой ночью. Мы можем схватить его, не производя переполоха?
Ма Жун с довольным выражением на лице положил свои огромные ладони на колени и сказал, хитро улыбаясь:
— При дневном свете, ваша честь, это будет не так просто, но попытаться можно!
— Отправься туда немедленно с Цзяо Даем, — приказал судья, — но помни, что все должно остаться в тайне. Если ты поймешь, что схватить его, не привлекая внимания, не удастся, брось это дело и возвращайся в управу!
Ма Жун кивнул. Он встал и жестом пригласил Цзяо Дая следовать за ним.
Они отправились в казарму стражников и уселись там в углу, перешептываясь. Затем Ма Жун в одиночку покинул управу.
Обойдя ее, он вышел на главную улицу и устремился к северным вратам города. На мгновение он остановился перед маленькой харчевней, а затем вошел внутрь.
Ма Жун уже наведывался сюда раньше. Хозяин приветствовал его по имени.
— Накрой мне обед в комнатке наверху! — велел Ма Жун и направился к лестнице.
На втором этаже он нашел пустую угловую комнатку. Сразу после того, как принесли обед, в дверь вошел Цзяо Дай и уселся за стол. Он проник в харчевню с черного хода.
Ма Жун поспешно скинул с плеч верхний халат и снял шапку. Пока Цзяо Дай укладывал их в узелок, Ма Жун взъерошил волосы и обмотал грязную тряпку вокруг головы. Заправив полы нижнего халата за пояс, он закатал рукава и, поспешно распрощавшись, покинул комнату. Спустившись на цыпочках по лестнице, он пробрался на кухню.
— Не найдется ли у тебя лишней пампушки, жирный ублюдок? — рявкнул он на повара, который потел над очагом.
Повар поднял глаза. Увидев дикого вида верзилу, он поспешно дал ему прилипшую к сковороде пампушку.
Ма Жун буркнул что-то себе под нос, схватил пампушку и вышел из кухни через черный ход.
Наверху Цзяо Дай принялся за трапезу. Увидев знакомый коричневый халат и остроконечную черную шапку чиновника из управы, подавальщик, который прислуживал ему, не понял, что перед ним совсем не тот человек, который вошел в харчевню.
