– Чем Вениамин Федотович объясняет наличие у него браунинга? – спросил Бирюков.
– Невразумительным лепетом. Дескать, какой-то злоумышленник подкинул пистолетик в джип, а он, мол, будучи законопослушным гражданином, решил отвезти «подкидыша» в районную прокуратуру, где ведется расследование убийства Руслана и Лоции Жемчуговой.
– Очень наивное объяснение.
– Позднее адвокат придумает более убедительную легенду и отыщет «свидетелей» своей правоты. Чтобы лишить его такой возможности, нужна, Антон Игнатьевич, твоя санкция на задержание Мамаева под стражу.
– Ты уверен, что именно из этого браунинга застрелен Хазаров?
– На девяносто процентов.
– А в том, что Мамаев причастен к трагедии, разыгравшейся у нас, в райцентре?..
– На все сто. По-моему, именно он – заказчик кровавого сумбура.
– Прежде, чем дать санкцию, мне надо поговорить с ним.
– Это твое прокурорское право, хотя ничего вразумительного сейчас ты от него не услышишь.
Веселкин оказался прав. Вместо конкретных ответов на вопросы Мамаев пустился в банальные рассуждения о презумпции невиновности и об ответственности прокурора за необоснованное задержание. Когда Бирюков оборвал пустословие, Вениамин Федотович обидчиво стал жаловаться на недоброжелателей, пытающихся любыми путями очернить его безупречную репутацию. В конце концов он договорился до того, что браунинг ему подкинул гражданин Потехин из надуманной ревности к своей жене Татьяне Борисовне Жемчуговой. Внимательно слушая запальчивую, временами путаную и бессвязную речь Вениамина Федотовича, Антону казалось, будто адвокат то ли не в своем уме, то ли от нервного перенапряжения, словно пьяный, заговаривается.
Потратив более получаса, Бирюков убедился в бессмысленности дальнейшего разговора. Санкционируя постановление о задержании Мамаева, Антон посоветовал Веселкину прежде всего провести психиатрическую экспертизу задержанного. Увезли Вениамина Федотовича в «Мерседесе», а за руль мамаевского джипа сел один из омоновцев.
На протяжении всего времени, пока Бирюков вел разговор с Мамаевым, Потехин просидел в своей «Тойоте». Откинувшись на спинку сиденья и закрыв глаза, Геннадий Никифорович словно дремал. Когда же Антон подошел к нему, он сразу очнулся и с невеселой усмешкой спросил:
– Меня решили увезти в районную КПЗ?
– Давайте решим, как поступить лучше, – сказал Бирюков. – Либо следователь допросит вас здесь, либо я поеду с вами до райцентра. Дорогой поговорим без протокола.
– Делайте, как вам нужно.
– А вам?..
– Лично мне, если, конечно, не арестуете, надо проведать родителей.
– Значит, поедем вместе?
Потехин распахнул переднюю дверцу с противоположной от себя стороны:
– Садитесь.
Бирюков, обернувшись к стоявшим возле прокурорских «Жигулей» Лимакину и Голубеву, показал знаком руки, дескать, следуйте за «Тойотой».
Глава XXIV
Не в пример Мамаеву Геннадий Потехин внешне выглядел спокойно, но вид у него был такой усталый, словно он несколько суток кряду провел без сна. Когда «Тойота» плавно тронулась с места, Бирюков спросил:
– С чего начались ваши неприятности?
Не поворачивая головы, Потехин усмехнулся:
– Не сразу сообразишь, где начало того конца, которым оканчивается начало.
– Мамаев сказал, будто вы приревновали к нему Татьяну Борисовну…
После недолгой паузы плотно сжатые губы Потехина опять дернулись в усмешке:
– Насчет ревности есть детская сказочка на взрослый лад. Жили-были дед да баба, была у них курочка ряба. Снесла курочка яичко, но не простое, а очень большое. Дед удивляется, баба удивляется. Только петух не удивился, пошел и гусаку морду набил…
– Сказка – ложь, да в ней намек?
– Конечно. Если бы я был одержим ревностью, то поступил бы, как тот догадливый петух, и не ввязался бы в затеянную адвокатом подлянку.
– Что он затеял?
– Вначале хотел запугать меня, чтобы выжить из Новосибирска. Устрашающие приемы я не терплю. Поэтому подхватил брошенную перчатку. Стал играть на опережение и только вчера осознал свой промах. Сгоряча не подумал, что жертвой в этой игре может оказаться дочь, безрассудно помчавшаяся в райцентр спасать папу Гену от киллера, не зная о том, что папочка расправился с ним сам.
– Как вы расправились с Русланом Мамаевым, нам известно, – сказал Бирюков.
Потехин, поморщившись, глянул на забинтованную руку:
– О том, что это был брат адвоката Мамаева, мне сказала Татьяна Борисовна после похорон дочери, на поминках.
– Однако венок «Мамаю – от братвы» вы подослали до поминок.
– Мамай – «псевдоним» адвоката в криминальных кругах. Венком я рассчитывал взбодрить нервы юристу, а не Руслану, о котором тогда ничего не знал.
– А о смерти Лоции от кого узнали?
– От корабельного друга. Василий Григорьевич Кудрявцев позвонил мне по мобильному телефону тотчас, как от него ушел сотрудник уголовного розыска. Теперь скрывать нечего. Вернувшись из райцентра от родителей, я жил у Кудрявцева, как говорится, инкогнито. И парней, торгующих машинами в моем салоне, предупредил, чтобы «не знали», где находится хозяин.
– С этой же целью позвонили Мамаеву вроде бы из Токио и сказали, будто не намерены возвращаться в Россию?
– С какого балдежа я стал бы ему звонить?
– Мамаев утверждает, что такой звонок был. Может, кто-то его разыграл?
– Никто юриста не разыгрывал. Татьяне Борисовне он тоже наплел о моем побеге в Японию. Поразмышляв, я пришел к убеждению, что это была мамаевская ложь во спасение. Представьте такой сюжет… Киллер надежно зарывает мой труп или обезображивает его до неузнаваемости, а юрист распускает слух, будто обанкротившийся Потехин сбежал за границу. Разыскивать беглеца некому. С Татьяной Борисовной мы разошлись, как в море корабли. Родители старые. Заблудился сын на чужбине и – точка…
– В таком сюжете не хватает одной детали, – сказал Бирюков.
– Какой?
– Причины вашего конфликта с Мамаевым.
– Вот об этом говорить не хочу. Мужикам стыдно жаловаться на обидчиков и на порядки в своем доме.
– Тогда наш разговор превращается в пустую говорильню.
– Я искренен с вами в рамках допустимого.
– Для успешного раскрытия преступления «рамки» нежелательны. Нужна полная правда.
Потехин, словно раздумывая, нахмурился.
– Ну, что ж… – после затяжного молчания проговорил он и тяжело вздохнул: – Причиной явилась «курочка ряба».
