ему, а тот в свою очередь должен защищать его. Отчасти власть сеньора даже строилась по образцу родовой. Англосаксонские законы VII–X вв. содержат много свидетельств того, что отношения покровительства и зависимости сочетались и переплетались с родственными связями. вергельд за убитого человека получал наряду с сородичами и его покровитель[202]. Подобно этому он и участвовал в уплате штрафа за проступок, совершенный подвластным человеком[203]. Вообще нужно подчеркнуть, что отношения личного покровительства, верности и коммендации сами по себе не противоречат родовому строю и существовали в недрах древнегерманского общества, подобно тому как существуют и у других народов на стадии варварства. Нередко один и тот же человек был одновременно связан с членами гильдии и с покровителем: в англосаксонских законах в качестве соприсяжников и поручителей такого человека выступают и его «товарищи», и господин[204].
Но могло создаться такое положение, когда родственные отношения вступали в противоречие с отношениями покровительства, и обязанности, сопряженные с родством, оказывались несовместимыми с обязательствами по отношению к сеньору. Здесь ясно обнаруживается большая сила связей с господином по сравнению с родственными связями: преимущество отдавалось первым. Так, родовая месть была запрещена по отношению к сеньору, против него нельзя было свидетельствовать в суде. Обычное право сурово карало за нарушение клятв, и тем не менее английский король Альфред предписывал, что человек должен скорее нарушить данную им клятву, чем изменить своему глафорду (господину)[205]. В этих конфликтных ситуациях проявлялось предпочтение, которое отдавали власти сеньора как более эффективной и ценной для подзащитного. «Законы Альфреда» гласили: «…человек может сражаться на стороне своего кровного родственника, если тот подвергся противозаконному нападению, но не против своего господина, — этого мы не разрешаем»[206]. В конечном итоге подобные конфликты могли привести к разрыву отношений родства и к полному обособлению от них отношений вассальной зависимости.
Формы, которые принимали отношения господства и подчинения, были столь же многообразны, как и причины, вынуждавшие людей в них вступать. Обедневшие или стоявшие перед угрозой разорения люди искали себе покровителей, закабалялись у более богатых собственников. Но и в кабале нет ничего специфичного для общества раннего средневековья, и ее не следует смешивать с феодальной зависимостью. Феодальное подчинение — не закабаление и не порабощение непосредственных производителей, хотя и то и другое происходило в изучаемый период.
Выше уже была высказана мысль, что основная часть свободных вступала в феодальную зависимость вместе со своими хозяйствами, — следовательно, не разорившись. Дело заключалось не столько в угрозе разорения свободных соплеменников, сколько в тех условиях, в которых они очутились после образования государства. Королевская власть зародилась не в результате классового размежевания в среде варваров, — она возникла одновременно и в связи с ним, а отчасти ему предшествовала. Уже самые потребности организации завоевания, отмечал Энгельс, делали ее необходимой. Водворившись в бывших римских провинциях, предводители варваров должны были позаботиться о создании органов принуждения, которые контролировали бы покоренное население, обеспечивали охрану порядка, отправление правосудия и сбор доходов для короля и его слуг. Органы «военной демократии», сложившиеся в несравненно более примитивных общественных условиях, не могли справиться с этими задачами. Переход от родоплеменной организации к территориальной неизбежно обусловливал возникновение государства. Сохранение остатков римских государственных институтов облегчало протекание этого процесса[207].
Но возникнув в ходе завоевания и отчасти выражая интересы всего племени (союза племен), королевская власть начала обособляться от массы соплеменников и противопоставлять себя им. Ее непосредственной опорой становились дружинники и приближенные короля, его должностные лица, духовенство. Отношения же рядовых свободных к королю приобретали односторонний характер подданства. Отстраняемые от участия в управлении, они вместе с тем по-прежнему должны были исполнять все те обязанности, которые прежде составляли неразрывное единство с их правами: в первую очередь — воинскую службу.
Социальный состав населения варварского королевства был пестрым и сложным: обломки позднеримского общества, элементы варварского общества, находившегося, как мы видели, в состоянии дезинтеграции. Если непосредственно вслед за завоеванием на первый план могли выступать отношения между завоевателями и покоренными, то вскоре картина должна была измениться. Переживавшая упадок социальная структура варваров не могла долго гарантировать их привилегированного положения в обществе. Неминуемо должны были сказаться реальные имущественные и общественные различия. Высшие слои романизованного населения были приближены к королю, их представители вступали к нему на службу, сближаясь с варварской знатью. Вместе с тем утрачивали свой социальный вес мелкие свободные из числа варваров: их роль в государстве была незначительной.
В обществе, несравненно более сложном по составу, чем общество варварское, и во много раз превосходившем его по численности населения и по занимаемой территории, неминуемо должно было происходить общественное разделение труда, выделение разных социальных групп с присущими каждой из них общественными функциями. Аграрная природа этого общества предопределила характер разделения труда — между земледельцами и землевладельцами. Но немалую роль в этом процессе сыграло и государство. Слабая государственная власть, возникшая в варварских королевствах, была не в состоянии осуществлять управление и охранять порядок в стране. Вместе с тем она не могла и отказаться от выполнения этих функций. Но она вынуждена была возлагать их на людей, пользовавшихся наибольшим могуществом и влиянием на местах, в тех мирках патроната и господства, из которых теперь состояло общество. Могущество крупных земельных собственников, магнатов и духовенства определялось тем, что в них как бы «замыкались» социальные связи этих мирков, они были основными «узлами» общественных интересов массы населения.
Большая часть населения — и свободные, и зависимые (колоны, литы, рабы) — занимались крестьянским трудом. Отдавать немалую часть своего времени для исполнения воинской службы и других общественных обязанностей свободному мелкому хозяину стало нелегко. Прежде, пока варвар входил в коллектив родственников, в большую семью, он мог совмещать воинские занятия с хозяйственной деятельностью: когда он уходил на войну, члены его обширной семьи (в состав домовой общины могло входить несколько десятков человек, в том числе несколько взрослых мужчин) продолжали вести хозяйство. С ослаблением родственных связей и с распадом больших семей подобное совмещение труда и воинских занятий делалось все менее возможным. Одновременно вокруг короля складывался слой дружинников, не занятых производительным трудом и приобретавших все больший вес в военном деле и в управлении. Уже здесь были заложены предпосылки разделения общественных функций между воинами и крестьянами.
У многих мелких аллодистов возникало стремление избавиться от ставшего обременительным государственного тягла. С этой целью они искали себе сеньоров, которые защитили бы их от требований государства, т. е. исполняли бы вместо них военную службу, а они бы за это на них работали и платили бы им оброки. Во
