— Отличные дуэльные пистолеты! — взялся расхваливать свой товар начальник цеха, перебирая и показывая Васюку коллекцию, собранную за годы беззаветного драматического служения. — Серебряная отделка! Вылитый Лепаж! Или вот — фузея! Всем фузеям фузея, Герман Романович! Из такой фузеи можно быка свалить, а то и двух!
— Вы не на ярмарке, — одернул его непреклонный постановщик. — А зритель должен верить в происходящее. Хотите сорвать мне весь процесс? Ну же, Грачев! Поднимите старые связи! Не мне вас учить!
— Я принесу, — предложил свои услуги молодой бутафор, до того не встревавший в полемику. — Пара «ТТ» есть на примете.
— Тащи, — поддержали его утомленные спором патриархи.
Инициатива Геннадия, так опрометчиво поддержанная старшинством, обернулась вскоре для театра «Квадрат» самыми непредвиденными последствиями.
Два пистолета системы «ТТ», изъятые Генкой из отцовского тайника и доставленные на другой день к началу репетиции, вызвали в стане еще не отошедших от ночной гулянки, а потому довольно вялых дуэлянтов некоторое оживление.
— Супер! — Грушницкий, облаченный в одобренные режиссером тельняшку, бескозырку и черные брюки клеш, взвесил на ладони убойное орудие театрального производства.
На сцену вышла Зоя Шаманская с отглаженным мичманским кителем и сразу заслужила высшую похвалу Германа Романовича.
— Умница, девочка! Все можешь, когда хочешь! — Васюк осмотрел китель, полюбовался на тусклую медаль «За отвагу» и набросил его на плечи Грушницкого. — Вот в это я — верю!
— Все хотят, когда могут, — отозвалась польщенная Зоя, адресуя эти слова большей частью Брусникину, облаченному в милицейский мундир, который также получил одобрение режиссера.
— Положительно, наша постановка набирает! — Васюк переживал состояние творческого подъема. — Секунданта Грушницкий, допустим, подкупил. Сомнительная деталь в романе — что драгунский капитан заряжает лишь один инструмент убийства. Дворянская честь, знаете ли, не пустой звук. Но милиционер из местных — абхазец, допустим, или осетин — вполне пойдет на сделку с мерзавцем Грушницким. И тем скорее, что стрелять тот намерен в своего же русского фронтового товарища.
— Конкретная тема. — Грушницкий прицелился из «ТТ» в Метеорова.
— Не балуй! — Ветеран театра отобрал у него пистолет и заглянул в пустую рукоятку.
— Напрасно вы так, Петр Евгеньевич, — поспешил вмешаться Геннадий, наслаждавшийся произведенным эффектом. — Обоймы я отщелкнул. У меня ведь папаша в прокуратуре на складе вещдоков трудится. Он меня и научил.
— Разрешение есть? — нахмурился бывалый артист.
— А как же без разрешения? — уверенно успокоил его юный бутафор. — Согласно правилам. До окончания сезона выбил.
— Печать?
— Красная, — подтвердил Геннадий.
Одноклассник и законченный наркоман Федулов постоянно жаловался Генке, что красная печать — на специальном контроле, и официально «воткнуться» — серьезный геморрой.
— Начинаем сразу с дуэли! — Васюк захлопал в ладоши, привлекая всеобщее внимание. — Лишних прошу со сцены! Где Печорин?!
— Я здесь, Герман Романович! — молодцевато печатая шаг, из-за кулисы явился Печорин в амуниции десантника. Голубой берет, лихо сдвинутый на затылок, украшал его окончательно.
При виде Сергея Васюк пожал Шаманской руку.
— Вот платье героя нашего времени! — вскричал он, подлетая к Сергею. — Сегодня я прошу вас задержаться! Мы индивидуально обсудим некоторые детали! Прошу, господа! Не будем друг друга задерживать!
Все задействованные в сцене дуэли артисты сгрудились на освещенном пятачке, который являл собой скалу, избранную постановщиком для рокового поединка. При этом капитан милиции споткнулся о пистолетный ящик, брошенный доктором за ненадобностью. Пистолеты капитан заткнул за пояс для пущей современности.
— Берегитесь! — не к месту подал реплику Печорин. — Не падайте заранее! Вспомните Юлия Цезаря!
— Сергей! Аккуратней с текстом! Ваше ироническое предупреждение назначено для Грушницкого! — призвал его бдительный Васюк.
— Берегитесь! — развернулся Печорин к матросу балтийского флота. — Вспомните Юлия Цезаря!
— Да все уж вспомнили, — буркнул Метеоров, доставая из кармана увесистый рубль, изданный еще при советской власти к юбилею вождя.
— Бросьте жребий, доктор! — с восточным акцентом предложил ему Брусникин.
Рубль звякнул о доски.
— Орел! — воскликнул мичман.
— Решетка! — эхом отозвался Печорин.
Оба они склонились над профилем Ильича.
— Вы счастливы, — отступился мичман. — Вам стрелять!
По обновленной авторской версии стрелять первому из незаряженного пистолета доставалось Печорину. Капитан милиции раздал соперникам пистолеты. Печорин придвинулся к барьеру, тогда как его враг занял место на воображаемом краю пропасти. То есть там, где заканчивалось пятно, высвеченное лучом прожектора.
— Ну, брат Грушницкий, все вздор на свете! — Абхазец-капитан обнял мичмана. — Натура — дура, судьба — индейка, а жизнь — копейка!
— Тверже! — сделал Печорину замечание постановщик. — Тверже ставьте ногу, Сергей! Вы не кисейная барышня! Вы — суровый мститель!
Десантник выставил ногу вперед и уложил правую руку с пистолетом на согнутый локоть.
— Грушницкий! — захлестнутый переживаниями своего героя, вскричал он срывающимся голосом. — Тебе не удалось меня подурачить! Мое самолюбие удовлетворено! Вспомни — мы когда-то были друзьями!
— Моряк салаге не товарищ, — вольным текстом огорошил присутствующих Грушницкий.
— Что за отсебятина?! — подскочил в кресле Васюк.
— Современная трактовка. — Мичман, сунув два пальца в рот, оглушительно свистнул.
— Текст написан классиком! — лицо режиссера нервно дернулось. — Если вы забыли роль, я вас предупреждаю, Кумачев! В театре хватает желающих!
— Не трусь! Пистолет не заряжен! — прошептал на ухо приятелю Никита.
— А вас, капитан, даже в первом ряду не слышно! — Васюк приблизился к месту поединка. — С заключительной фразы, Печорин!
— Вспомни — мы когда-то были друзьями! — крикнул Печорин так, будто мичман стоял не в пяти шагах от него, а забрался на седловину Эльбруса.
— Да все уже вспомнили! — Метеоров трубно высморкался в носовой платок.
— Не трусь! Пистолет не заряжен! — достаточно зычно предупредил товарища капитан абхазской милиции.
Опрометчивость настоящего утверждения впоследствии долго служила источником приколов и острот во всей театральной столице, но в то мгновение всем стало не до шуток. Грушницкий, целясь в медаль балтийского моряка, оступился о ту же забытую пистолетную коробку. Грянул выстрел, и Никита рухнул со сцены.
