разлюбила, Марк, — оторвала она на секунду взгляд от дороги.
— Я знаю, — кивнул он.
— Я знаю, что теперь ты знаешь, — ответила она. — Мне жаль, что я думала так же. Мне страшно, что, если бы ты не написал, я бы смирилась и попыталась жить без тебя. Мне стыдно, что я причинила тебе столько бессмысленной боли. И я очень рада, что ты не сдался. Даже после того, как переспал с этой сукой.
— Наверное, наоборот. Как это ни странно, — вздохнул Марк. — Только после того, как с ней переспал, я почувствовал дно, от которого смог оттолкнуться. И понял, что делать.
— Не поверишь, но я тебя понимаю, — ответила Аня. — Я тоже была готова, что мне придётся трахаться с Беккером, что у меня может не получиться отделаться от него так просто и придётся с ним переспать, может, даже не раз. И я тебя простила, но главное, что ты сам смог себя простить, чего когда-то не сделала я. Я всё время считала, что тебя недостойна. И если я буду такой, как есть, ты меня не полюбишь. Или сразу разлюбишь, как узнаешь получше. Думала, такие как ты, не женятся на таких, как я. Убедила себя, что Принцы не живут с Золушками, и, наверное, неосознанно сделала всё, чтобы в итоге так оно и вышло.
— Самосбывающееся пророчество, — кивнул Марк. — Не думай мы, что это должно произойти, и оно бы не произошло…
Он посмотрел на часы.
Его Золушка может ещё поспать. Но Принц боялся разбудить её своим урчащим желудком. Марк осторожно переложил её на подушку и пошёл поискать, что там есть на кухне из съедобного.
Она пила безалкогольное вино, подумал он, найдя бутылку бордо. Она смотрела на себя сбоку в зеркало, когда застёгивала джинсы, словно прикидывала, скоро ли они не сойдутся.
Она точно беременна, решил Марк. Поставил бутылку на место и скрестил пальцы.
Господи, пожалуйста, пусть мы ждём ребёнка!
Он решил не портить сюрприз. Пусть Печенька скажет сама, когда будет готова.
Что сюрприз окажется не таким, как он думал, он не ожидал от слова совсем.
72
Провожать Марка в Стамбул приехали все вместе: Аня, мама, Ярослав.
Марк взял ещё несколько дней, чтобы побыть с ними подольше. Аня помогла ему поменять билет. Они ездили к её маме, и та даже не расплакалась. Были у сестры. Марк подержал на руках новорождённую малышку и испытал такой восторг, что окончательно решил: он готов стать отцом.
В аэропорт приехали пораньше: Марк не любил торопиться, Аня любила вокзальную суету, мама соскучилась по людям, а Ярослав приехал сам и уже ждал их у входа.
Что бы ни было на уме у Ярослава (может, хотел представиться Марку, может, показать, что настроен серьёзно, может, и то и другое), Марк был рад, что он приехал, и даже остался приятно впечатлён. Ярослав и на мамину стройку обычно приезжал в костюме с иголочки и отглаженной рубашке (он всё же руководитель, работала на объекте одна из его бригад), а тут и подавно выглядел респектабельно. Спокойный, рассудительный, ответственный, не душный.
— Шикарный мужик, — шепнула Печенька.
Но Марк сказал бы иначе. Ярослав был из тех мужчин, про которых говорят «за ним как за каменной стеной». Марк всегда хотел быть именно таким, хотя, казалось, должен стремиться походить на отца. Но отца Марк боготворил, а богам, как известно, хорошо поклоняться, но плохо с ними жить.
То, что рядом с мамой такой человек, как Ярослав, наполняло Марка смешанным чувством благодарности, гордости и… свободы. Эгоистично, конечно, но как же хорошо, когда у родных всё хорошо и можно за них не беспокоиться.
Но как бы рано они ни приехали в аэропорт, пришла пора расставаться.
— Люблю тебя, Печенька, — обнял он свою невесту.
Если бы он только мог разорвать этот чёртов контракт раньше, чем через полгода, если бы ему не приходилось работать в чёртовом Стамбуле, он бы не сдвинулся с места. Но он был связан по рукам и ногам условиями договора, штрафом, обязательствами.
— Я прилечу в следующие выходные, — пообещал он.
Аня кивнула. Поцеловала его на прощание. Махнула рукой, проводив до таможенной зоны.
Она так и не сказала про беременность. Но, может, она и не была.
Кинув сумку на багажную полку, Марк занял место у прохода. Весь ряд был пуст.
Заткнул уши наушниками. Отвернулся к окну.
«А может, к чёрту контракт, — малодушно думал он. — Да, там вписана какая-то сумасшедшая сумма неустойки и что-то там ещё, но, может, он мог бы…»
Его постучали по плечу.
— Не пропустите? На моё место.
— Да, конечно, — поднялся Марк машинально, повернулся и… онемел.
Она заняла среднее сиденье, беззаботно засунула в спинку ноутбук, расстегнула куртку.
— Не поможешь? — протянула ему рукав.
— Да, конечно, — спохватился Марк, помогая ей снять верхнюю одежду.
— Бросишь наверх?
И он бросил, а потом сел рядом. Растерянный. Потрясённый. Ошарашенный.
— Ань, что ты здесь делаешь?
— То же, что и все, — пожала она плечами. — Лечу в Стамбул.
— Ты… — тряхнул головой Марк, едва сдерживая улыбку. — Взяла отпуск?
— Я перевелась на работу в наш Стамбульский офис. Ярослав привёз мой чемодан. Маму я предупредила. А билет… его же я помогала тебе покупать.
— О, боги! — ударился Марк головой о подголовник. — А я не знал, что придумать. Уже решил уволиться к чёртовой матери, выплатить неустойку и вернуться.
Она протянула руку. Он сжал её в своей ладони.
Чёрт, ну если она не беременна, то теперь точно будет, решил Марк.
— Хотел тебя спросить, — сказал он, когда самолёт набрал высоту. — Может, нам пора подумать о детях?
— Что именно подумать? — улыбнулась Аня.
— Я — за, — ответил Марк.
— А я — ужѐ, — засмеялась она.
— Ты…
— Угу, — она кивнула.
— Да, — жёстко ударил он по воздуху кулаком. Закрыл глаза. Выдохнул. Приоткрыл один глаз. — Печенька, я уже говорил, что люблю тебя?
— Не могу вспомнить, эта беременность… — театрально коснулась она виска.
Он прижался губами к её волосам.
Они вместе летят в Стамбул. Она ждёт от него ребёнка. И почти девять месяцев можно не предохраняться. Это просто праздник какой-то!
Нет, эта чёртова жизнь определённо удалась!
73
Ещё никогда Стамбул не был так прекрасен, как этим летом.
Паром, как обычно, отчаливал от пристани. Полоумные чайки, как обычно, орали и носились над Босфором. Дождь сменял солнце, солнце — дождь. Работа привычная и понятная, пусть скучная, но ведь не доставляла хлопот. И всё это радовало.
Просто потому, что
