всей парадигмы Сети, как пользовательского пространства, — испугался. Он хотел заморозить проект. Не желал, чтобы это было на его совести…
— Вы поэтому тогда прилетали в Москву? — спросил Мирон. — Чтобы уговорить его продолжать?
— Да. Поэтому, — тяжело кивнул профессор.
— Прогресс не остановить, — подал голос Карамазов. На вид — он уже овладел собой и являл образец холодного спокойствия. — Аграрная революция привела к увеличению численности населения, промышленная — избавила людей от ручного труда, информационная — кардинально изменила стиль жизни и систему ценностей. У каждой были противники. Каждую пытались остановить. Убивали изобретателей, сжигали станки — но тяжелое колесо истории, единожды совершив оборот, не может провернуться назад. Человечество ОБРЕЧЕНО на перемены. Иначе его ждёт застой, а затем — смерть.
— Мой брат говорит то же самое, — кивнул Мирон. — Собственно, даже для такого тупого чела как я, это очевидно. Но разве обязательно прогресс должен идти через кровь? Неужто жертвы НЕОБХОДИМЫ?
— Если бы был какой-то другой способ, мы бы о нём знали, — пожал плечами профессор Китано.
— Значит, моего отца убили из-за Плюсов? — спросил Мирон.
Он не мог припомнить, сколько раз пользовался Плюсами. Они сопровождали его почти всю сознательную жизнь. Были частью реальности.
Надеть невесомые наушники и оказаться в киберпространстве — для любого землянина ничего не было естественнее. Плюс — это огромный мир, без которого ни один современный человек не мыслит существования.
— Кто? Вы знаете?
— Это был я, — вдруг сказал полковник. — Я виноват в его смерти.
Повисла тишина. Только на стене, отмеряя секунды, тикали ходики.
Еще один анахронизм, — подумал Мирон. — Ровесник этих стариков.
— Не бери всю вину на себя, Серёжа, — подал голос профессор Китано. — Мы все виноваты. В одинаковой степени.
Мирону вдруг сделалось холодно. Здесь, перед ним, сидят люди, которые привыкли вершить историю. Он мог бы легко убить каждого из них — голыми руками. Отомстить за смерть отца, остановить то, что они делают… Но что это изменит? Прогресс всё равно не остановить. Его брат-близнец — тому доказательство.
— Я был начальником службы безопасности организации, под эгидой которой работал твой отец, — никого не слушая, сказал полковник. — Когда я узнал, что он решил уничтожить все записи по проекту, выкрал их и переправил в Японию.
— Мне, — кивнул профессор. — И я продолжил разработки. Оставалось немного: добавить нейронный отсекатель, который помогал перемещению сознания пользователя в киберпространство.
— А я создал компанию, которая первая вышла на рынок с новым интерфейсом, — сказал Карамазов. — Он принёс огромные прибыли, что помогло мне создать Технозон.
— Как… — Мирон сглотнул сухим горлом. — Как он умер?
— Выбросился из окна, — сказал полковник.
— Мы все предали вашего с Платоном отца, — тяжело сказал полковник. — И каждый заплатил за это свою цену, — он кивнул на свои неподвижные, прикрытые пледом ноги.
— Я принял вынужденное затворничество, — вздохнул профессор.
— А я лишил себя потомков, — закончил Карамазов. — Обрекая их на жизнь под давлением огромного богатства, я лишил их права стать обычными людьми. Мои дети превратились в чудовищ.
Добавив что-то по-японски, он встал, ослабил безупречный узел галстука и снял пиджак. Повесив его на спинку стула, хозяин самой большой в мире корпорации старчески прошаркал к окну и замер там, любуясь вечной метелью вишнёвых лепестков.
Под лямками подтяжек, делящих спину старика на три продольные части, лопатки казались острыми и хрупкими. Он весь был словно сделан из бумаги-оригами: прямоугольник головы, с выцветшей щеткой седых волос, прямоугольник закованного в крахмальную рубашку торса, острые, словно ножи для разрезания бумаги, стрелки брюк…
Мирону никак не удавалось представить, что Амели — его внучка. Его кровь и плоть. Вот разве что, характер. Несмотря на тяжелые удары судьбы, спина старика оставалась всё такой же прямой — как заглаженные складки на брюках.
— А как же Нирвана? — спросил Мирон. — Тоже ваши делишки?
— Как ни странно, нет, — улыбнулся профессор. — Ванну изобрели студенты из Новосибирского технологического. Надоело подключать мочеприёмники при глубоком погружении… Биогели разрабатывали различные фарм-компании, это не монополия.
— Но использовать интеллектуальные мощности пользователей, пока те находятся в Плюсе — играют, работают, отдыхают — придумал Такеши, — полковник кивнул в сторону спины Карамазова.
— И пришел, конечно же, к вам, — закончил Мирон, глядя на Китано.
— После нескольких пандемий рынок стагнировал, — сказал профессор. — Люди боялись выходить из дома, теряли работу… Такеши придумал лёгкий способ заработка для тех, кто в этом нуждался. Нирвана спасла много жизней.
— А теперь ваша внучка хочет всё разрушить, — сказал Мирон, обращаясь к Карамазову. — Почему?
— Она считает, что человечеству пришла пора вылезти из тёплой, уютной утробы Ванн. Пришла пора родиться заново. Стать сильным на пороге новой угрозы.
— Вы говорите о Призраках? О Кибердемонах? Сонгоку?
— Никто не знает, откуда они взялись, — вздохнул профессор Китано. — Но их становится всё больше. Они заполонили пространства в нейронных сетях Нирваны, они заселили киберпространство… Они преследуют людей во снах…
— А иногда — даже в Минусе, — закончил Мирон. — По крайней мере, один из них научился выбираться в реальный мир. И я не понимаю, как это возможно.
— Я считаю, это души умерших в Нирване людей, — медленно и тихо проговорил полковник. — Их тела перестали жить, а разум, одинокий и неприкаянный, скитается по призрачным мирам. Им просто некуда больше податься.
— Это правда? — спросил Мирон, обращаясь почему-то к профессору. — Такое действительно возможно?
— Теорий много, — пожал тот широкими, чуть опущенными плечами. — Эта — ничем не хуже других.
— Это пришельцы, — жестко сказал Карамазов, вновь усаживаясь на стул. Пиджак он надевать не стал, но налив себе самогону, выпил, немного посидел, закрыв глаза морщинистыми черепашьими веками, и только потом выдохнул. Закусывать не стал.
Мирон чуть не рассмеялся. Сколько баек об НЛО бродило по свету с начала времен! Сколько свидетелей, на поверку оказавшихся психами, фантазёрами и просто умелыми мистификаторами…
— Такеши хочет сказать, что призраки — новая форма жизни, которая зародилась непосредственно в киберпространстве, — устало потерев лоб, пояснил профессор Китано.
— Но жизнь не может возникнуть из ничего, — возразил Мирон. — Нужна молекулярная база…
— Никто не знает, что именно нужно для того, чтобы на голом куске камня — или в виртуальном мире, состоящем из битов и кубитов — зародилась жизнь. Возможно, сонгоку — это технологическая сингулярность, — профессор встал, набрал воды в старинный чайник из нержавейки, и включив плиту — над конфоркой засияла корона синего пламени, — поставил его на огонь. — Мы ждали, что это будут Иск-Ины, которые радикально изменят нашу жизнь. Может быть, андроиды, неотличимые от людей, или люди, неотличимые от роботов… Помните байку про чёрного лебедя?
— Все думали, что лебеди бывают только белые, пока в Австралии не нашли птицу с чёрным оперением, — кивнул Мирон.
— Я что хочу сказать… — чайник пронзительно засвистел и Китано, сняв его с огня, принялся тщательно ополаскивать маленький глиняный заварник. — Пока что-либо нельзя объяснить, оно кажется загадочным и удивительным. Но как только находится объяснение — как правило простое, — происходящее становится очевидным. Вы следите за моей мыслью?
— То есть, — медленно сказал Мирон. — Все призраки и сонгоку могут оказаться просто глюком системы. А смерти, энцефалическая кома и другие неприятности, что преследуют людей в Плюсе — объясняются совершенно другими, банальными причинами?
— Именно, — кивнул профессор разливая чай по крошечным, тончайшего фарфора, пиалам. На дне каждой принялась распускать прозрачные лепестки золотая хризантема. — У кого-то — не выявленный в детском возрасте порок сердца, у кого-то — травма мозга… Переохлаждение, абстинентный синдром…
— Но я видел Призрака своими глазами! — почти закричал Мирон. — Я взаимодействовал с ним. Он… помог мне. Спас от ареста… А с другим — Сонгоку — я дрался в Плюсе. Когда мы с Хитокири принесли конструкт с Платоном в Полный Ноль… Хитокири может подтвердить! — он вскочил. — Я позову его, он видел. Видел, как я дрался…
— Мы верим тебе, Мирон, — сказал полковник. — Сядь. Никто не говорил, что гипотеза Масахико — единственно верная.
— Просто стараюсь быть полезным, — проворчал профессор, комично обидевшись. — Весь мой жизненный опыт, все мои знания говорят о том, что чудес не бывает. Не может что-то появиться из ничего… И всё имеет логичное, разумное объяснение.
— Наверняка и у Призраков оно есть, — успокаивающе кивнул полковник. — Просто мы его еще не знаем.
— Платон поместил
