своём кабинете, если понадоблюсь, — он нежно сжимает мою руку и уходит, а я неохотно возвращаюсь к работе.
Я невольно оглядываю офис, вижу цветы, разбросанные по всему помещению, и возвращаюсь к своим предыдущим мыслям.
Что здесь происходит? Это Боуэн или кто-то другой? И какова конечная цель?
Судя по оставленным запискам, это похоже на возможную любовную одержимость. Тогда зачем красть мои документы только для того, чтобы получить кредитную карту? И зачем выбирать флориста, у которого нет камер видеонаблюдения, но затем использовать кредитную карту, которая приведёт ко мне? Это просто способ напугать меня? Способ попытаться стать мной? Или меня подставляют?
Подставляют для чего?
И, застонав, я задаюсь вопросом, насколько раздражающим будет процесс отмены этой поддельной кредитной карты.
* * *
Деклан готовит просто потрясающе, как я и надеялась. Я сервирую стол, пока он хозяйничает на кухне. От запахов у меня урчит в животе, и пока мы едим, разговор представляет собой смесь воспоминаний о прошлом, развенчивания неверных предположений друг о друге и разговоров о наших надеждах на будущее. Всё это легко, естественно и напоминает о нашем сегодняшнем ланче.
— Просто с ума сойти, как быстро всё изменилось между нами, — говорю я Деклану, когда он убирает последнюю вымытую тарелку и бросает полотенце на стол.
— Ты имеешь в виду то, что мы не ссорились друг с другом уже пару дней? — он ухмыляется, и мне интересно, что такого он вспомнил, что вызвало у него эту ухмылку.
— Ты ненавидел меня с тех пор, как мне исполнилось девять, — напоминаю я ему.
— Ненависть — слишком сильное слово. Я предпочитаю «не нравилась». Теперь мне нравится думать, что я был идиотом с двенадцати лет.
— Мне тоже нравится так думать, — шучу я, когда он берёт меня за руку и ведёт к своему дивану.
— Хотел бы я, чтобы у меня было лучшее объяснение тому, как я вёл себя с тобой, чем то, которое я дал тебе вчера, но не всегда твои деньги заставляли меня вести себя таким образом.
— Серьёзно? — я задерживаю дыхание, гадая, не узнаю ли сейчас то, что он от меня скрывал. У меня не было причин так думать, кроме моих инстинктов. Однако я всегда думала, что раздражение Деклана на меня было вызвано чем-то большим, чем просто деньги.
— Я понял, что для меня всё немного изменилось, когда ты пошла в девятый класс.
— Неужели? — его постоянное нытьё о том, что я «всегда путаюсь под ногами» и «такая девчонка», казалось, никогда не прекращалось, независимо от того, сколько нам было лет в детстве.
— Ну, да. Я помню, как ты зашла в столовую с парой своих друзей, и обычно ты всегда была одета в толстовку с капюшоном или свитер. Но в тот день на тебе была только обтягивающая маленькая футболка, и я понял, что у тебя есть сиськи, — он говорит это таким будничным тоном, что я почти пропускаю это мимо ушей.
— Что, прости? — ахаю я.
— Ну, ладно, я и до того дня знал, что у тебя есть сиськи. Но я не знал, что у тебя такие потрясающие сиськи, — объясняет Деклан, на что я отвечаю хлопком его по руке. — Эй, не забывай, в тот момент я был подростком. Сиськи были почти всем, что меня волновало.
— Перестань называть их сиськами, — огрызаюсь я.
— Как ты хочешь, чтобы я их называл? Титьки? Дыни? Пригоршни рая?
Я снова шлёпаю его, затем прислоняюсь к нему, а он легко обхватывает меня рукой и прижимает к себе.
— Как насчёт «груди»?
— Хорошо, тогда я был любителем груди. Остаюсь им и сейчас, но я склонен видеть больше, чем просто грудь.
— Приятно это знать.
— В конце концов, мужчина рано или поздно должен вырасти, — говорит он легко, с улыбкой в голосе, и я понимаю, почему, когда он продолжает. — Я научился ценить великолепные ножки, сочную попку и, само собой, женскую киску, которая определённо является вратами в рай.
— Дек! — теперь я уже визжу, поворачиваясь, чтобы влепить ему пощёчину, но прежде чем я успеваю коснуться его, Деклан сдвигает нас так, что я оказываюсь под ним, а он нависает надо мной. Мое дыхание учащается, когда его взгляд опускается к моим губам.
— Я также люблю женские губы, представляю, каковы они на вкус, представляю, как они прижимаются к моему телу, возможно, к определённому месту больше, чем к другим, — он подмигивает. — Но я также знаю, что, как бы ни было важно её тело, её разум, возможно, ещё важнее. Ей нужно смешить меня, быть умной, понимающей, сострадательной и милой. У неё должно быть огромное сердце и амбиции, страсть и драйв.
— Значит, полагаю, я вполне подхожу по всем пунктам, — шучу я.
Деклан не отводит от меня серьёзного взгляда, когда отвечает:
— Это да.
— Дек… — бормочу я, не зная, как на это ответить.
— Но в тот день, вернувшись в школу, я увидел твои сиськи. И я думаю, что часть меня, нижняя часть, — улыбается он, — немного влюбилась в тебя в тот день. И я ненавидел то, как сильно парни вокруг меня обращали на тебя внимание.
— Это тогда ты и остальные решили отпугнуть от меня всех парней? — спрашиваю я, надувшись. Для меня свидания в школе не были весёлым опытом.
— Ага, — это говорится без малейших угрызений совести.
— Это было невероятно раздражающе.
— Я знаю. Ты никогда не стеснялась выражать нам своё раздражение по этому поводу, — теперь к нему возвращается улыбка, и он, очевидно, видит забавную сторону в этих спорах.
— Хорошо, это отчасти объясняет тот момент в школе, но почему между нами ничего не изменилось? Мы с Зандером часто ссорились, но он один из моих самых близких друзей. Я нахожу Джоуи слегка раздражающим, но я никогда его не ненавидела. Ты всегда думал, что я какая-то избалованная засранка?
— После того, как я выпустился из школы, я не особо задумывался о тебе, — признаётся он. — Когда мне позвонил Зандер по поводу того, что Йорк домогался тебя в колледже, я разозлился, что кто-то к тебе пристаёт. Тем не менее, я чувствовал такое же раздражение из-за того, что я был единственным, кто мог разобраться с этим. Потом я увидел тебя, и к этому моменту я понял, что мне нравятся задницы, ноги и киски. Я не разобрался во внутренних вещах. И снова определённая часть меня тогда немного влюбилась в тебя.
Я качаю головой в ответ на его объяснение.
— Ты вёл себя как придурок в тот день.
— Я был зол на себя, потому
