для Хайди было удивительно, что серому платку она радуется больше, чем пирогам. Бригитта так и застыла перед колбасой, лежащей на столе, и смотрела на неё чуть ли не с благоговением. За всю свою жизнь она не видела такой огромной колбасы, и вот теперь ей перепало счастье обладать ею и даже разрезать. Это казалось ей невероятным. Она недоверчиво качала головой и робко говорила:
– Надо бы всё же спросить у Дяди, куда он её предназначал.
Но Хайди заявила без тени сомнения:
– Предназначал он её на еду и больше никуда.
Тут вбежал сломя голову Петер:
– Там Дядя Альм идёт, он велел, чтобы Хайди…
Закончить фразу он не смог. Взгляд его упал на стол, где лежала колбаса, и вид у неё был настолько аппетитный, что он забыл все слова, которые собирался сказать. Но Хайди уже и так знала, что велел дед, и быстро подала руку бабушке. Правда, теперь Дядя Альм больше не проходил мимо хижины козопасов, не заглянув и не поздоровавшись с бабушкой, а та всегда радовалась, заслышав его шаги, потому что всегда у него находилось для неё слово ободрения. Но сегодня время для Хайди было уже позднее, потому что утром она всегда вставала с солнцем. И если дедушка сказал: «Ребёнок должен высыпаться», то этот порядок нельзя было нарушать.
Поэтому он пожелал бабушке через открытую дверь спокойной ночи, взял подскочившую Хайди за руку, и они под мерцающим звёздным небом отправились к своей хижине.
Воздаяние
На следующее утро ни свет ни заря господин доктор уже поднимался в горы в обществе Петера и его коз. Дружелюбный господин несколько раз пытался завязать с козопасом беседу, но это ему не удалось: в лучшем случае он получал в ответ на свои вопросы что-нибудь неопределённое и односложное. Разговорить Петера было не так-то просто. Так и двигалась эта безмолвная компания вверх, до самой хижины Дяди Альма, где уже стояла в ожидании Хайди с обеими своими козочками, все оживлённые и радостные, как раннее солнце на небе.
– Идёшь с нами? – сказал Петер привычную фразу, которую произносил каждое утро.
– Конечно, разумеется, если только господин доктор пойдёт, – ответила Хайди.
Петер с некоторым неудовольствием покосился на господина.
Тут подошёл и дедушка, держа в руке приготовленную торбочку с обедом. Сначала он с почтением поздоровался с господином, потом подошёл к Петеру и повесил торбу ему на плечо.
Она была тяжелее, чем обычно, потому что Дядя положил туда изрядный кусок вяленого мяса. Он подумал, может, господину понравится на горных пастбищах, тогда он и пообедает там с детьми. Петер расплылся в улыбке до ушей, догадываясь, что в торбе спрятано что-то необычное.
И начался подъём в гору. Хайди была плотно окружена своими козами, каждой хотелось быть к ней ближе остальных, и они постоянно отталкивали одна другую. Из-за этого в середине стада довольно долго шла толкотня. Тогда Хайди остановилась и нравоучительно сказала:
– Идите вперёд как положено и больше не оборачивайтесь и не толкайте меня. Мне надо побыть с господином доктором.
Она ласково потрепала по спине Снежинку, которая держалась к ней ближе всех, и ей отдельно напомнила, что надо быть послушной. Потом выбралась из стада и зашагала рядом с господином доктором, который тут же взял её за руку. Теперь ему не приходилось натужно заводить разговор, как было с Петером, потому что Хайди завела его сама: у неё было так много чего рассказать про коз и про их причудливые выходки, про цветы наверху, и про скалы, и про птиц, что время шло незаметно и они как-то неожиданно очутились на выпасе. Пока взбирались наверх, Петер то и дело метал в сторону господина доктора сердитые взгляды, которые могли бы внушить тому настоящий страх – если бы он их заметил.
Добравшись наверх, Хайди сразу повела своего доброго друга на самое лучшее место, где она всегда садилась на траву и глядела по сторонам, поскольку вид отсюда нравился ей больше всего. Она поступила так и на сей раз, и господин доктор тоже опустился рядом с ней на солнечную поляну. Над вершинами гор и над далёкой зелёной долиной сиял золотой осенний день. С нижних альпийских лугов со всех сторон доносился звон колокольчиков пасущихся стад, такой благодатный и ласковый, как будто он возвещал мир и покой по всей земле.
На обширном леднике напротив сверкали и переливались золотые солнечные лучи, а серый Фалькнис в старинном величии вздымал свои скалистые башни в тёмно-синее небо. Утренний ветерок блаженно веял над Альпами, лишь мягко шевеля последние синие колокольчики, что ещё остались от буйного летнего цветения и теперь отрадно покачивали головками в тёплом солнечном свете. А над всей этой далью кружил беркут, но сегодня он не кричал. Расправив крылья, он спокойно парил в синеве, упиваясь ею.
Хайди поглядывала то туда, то сюда. Весело кивающие цветы, синее небо, радостный солнечный свет, величественная птица в вышине – всё это было так хорошо! Глаза Хайди сияли от блаженства. Она поглядывала на своего друга: всё ли он видит и правильно ли воспринимает эту красоту? Господин доктор до сих пор был тих и задумчив. Встретившись взглядом с сияющими глазами ребёнка, он сказал:
– Да, Хайди, пусть здесь и красиво, но – как ты думаешь? – если человек пришёл сюда с печальным сердцем, как он может заставить его радоваться всей этой красоте?
– О! – воскликнула Хайди. – Здесь не может быть печального сердца, только во Франкфурте.
Господин доктор чуть улыбнулся, но улыбка его быстро погасла. И он снова заговорил о своём:
– А если человек приходит сюда и все печали из Франкфурта приносит с собой, Хайди, известно ли тебе хоть что-нибудь, что могло бы ему помочь?
– Надо только рассказать про всё Господу Богу, когда не знаешь, что делать, – сказала Хайди с полной уверенностью.
– Да, это хорошая мысль, дитя моё, – кивнул господин доктор. – Но если всё то, что делает человека печальным и несчастным, исходит от самого Бога, о чём тут можно поведать Богу?
Хайди пришлось задуматься, что же делать в таком случае; но она была совершенно уверена, что от Господа Бога можно получить помощь от всех печалей. Ответ она искала в собственном опыте.
– Тогда надо подождать, – уверенно сказала она через некоторое время, – но только всегда думать: сейчас Господь Бог уже знает, какую радость мне принесёт через кого-нибудь другого, надо только присмиреть и не убегать. И потом однажды человек увидит, что Господь Бог всё это время держал в уме что-то очень хорошее, но издалека и заранее это не разглядишь, а видишь перед собой лишь ужасно печальное и поэтому думаешь, что так будет всегда.
– Это у тебя хорошая вера, ты её не растеряй, Хайди, – сказал господин доктор. Некоторое время он молча смотрел на могучие скалистые горы и на залитую солнцем долину, а потом снова сказал: – Видишь ли, Хайди, здесь может сидеть человек, у которого над глазами нависает такая большая тень, что он даже не видит никаких красот, окружающих его. И может, сердце становится вдвойне печальным именно здесь, где всё могло быть так красиво. Понимаешь ли ты это?
