— Ты остался таким занудой или решил просто со мной вспомнить школьные годы? — фыркаю я. Смотрите-ка, какой проницательный.
— Остался, Настя, — он ухмыляется, — я такой же, как и раньше.
— Кошмар. В детстве мне иногда хотелось взвыть от твоего характера.
— Потому что ты была полной разгильдяйкой, Настя. Мне тоже иногда хотелось взвыть и стукнуть тебя чем-нибудь.
Я задумчиво смотрю на него. Ну, да. Я была абсолютно неусидчивым ребёнком и только из-за дружбы я не могла послать Элиаса к черту, и мне приходилось делать вместе с ним уроки. Он тихо матерился, я пыталась отмазаться и придумать нам занятия поинтереснее, но друг был непреклонен. Если бы не он — я бы просто никуда потом не поступила бы после школы. Это именно он натаскал меня по многим предметам.
Передо мной появляется чашка с кофе, а потом напротив садится Элиас. Он придвигает мне кофе ближе, подталкивая пальцем и наблюдает за мной с лёгкой улыбкой. Мне почему-то становится снова стыдно, когда я вспоминаю о школе.
— А ещё кто-то подбивал меня прогуливать… — тянет с усмешкой Элиас, — ты была вообще местами оторвой с внешностью ангелочка. Мне приходилось иногда тебе поддаваться.
— Ага, — бормочу смущённо я, забирая кофе, — мы играли у меня дома в приставку, а ты мне потом подделывал записки от родителей. Я не хотела идти в школу, потому что меня дразнили до десятого класса. Меня это задевало, хотя я не говорила об этом.
— Я и без твоих разговоров это знал. Ты плакала под лестницей после уроков. Не спрашивай, откуда я это знаю, — Элиас тихо смеётся, а я округляю глаза. Мне кажется, что я тогда умудрялась хорошо спрятаться и всхлипывала очень тихо и без свидетелей.
Хотя, наверное, я могла бы просто поплакаться Элиасу. Я пожимаю губы, вспоминая, что и ему тоже не раз прилетало от одноклассников и хмуро произношу:
— И тебя травили.
— Меня это тоже задевало, — бывший друг немного криво улыбается, но в серых глазах появляется странное выражение, а его голос становится тише и спокойнее. Элиас чуть сощуривается и продолжает, — но я думал, что если ты это заметишь, то совсем расклеишься. Проще было заставить тебя на своём примере показать, что ко всему можно относиться с долей пофигизм. Или оптимизма.
Я опускаю взгляд вниз, потому что Элиас в этот момент неожиданно проводит пальцами по моей руке, которую я просто расслабленно положила на стол. Потом я растерянно смотрю на кофе, и на то, как по коже пробегают мурашки до самого плеча. Черт. В этот раз в моей внезапно начавшейся тахикардии виноват не кофе. Я его не пила, но сердце начинает стучать так, что я слышу его во внезапно повисшей тишине.
Не знаю, что он со мной умудрился сделать за этот короткий разговор, но я хочу, чтобы он это повторил. Поэтому я не задаю глупые вопросы, вроде "что ты делаешь?". Я просто молчу, замерев.
Эпизод 45. Настя
— Ты, наконец-то, расслабилась.
— Да, — в горле внезапно пересыхает, и мой голос звучит очень тихо. Серые глаза Элиаса темнеют, как небо перед самым штормом.
— Забавно, что спустя долгие годы два изгоя снова встретились и нашли возможность поболтать по душам, — продолжает вкрадчиво он, будто рассказывает мне сказку на ночь, — я говорил тебе, Настя, что ты вырастешь красивой девочкой. Ты ничерта не верила.
— Я и сейчас не особо в этом уверена, — смущённо и нервно хмыкаю я, заправляя прядь волос за ухо. Наши руки по-прежнему соприкасаются. Могу поставить любые деньги на то, что Элиас уводит разговор в иное русло. Но он делает это так легко, что я даже не хочу сопротивляться. Мне интересно. И я добавляю, забывшись на секунду:
— Это как раз ты стал симпатичным.
Ой. Мужчине лучше такое не говорить. Одно из старых и работающих правил — пусть лучше он думает, что перед ним настоящее сокровище, потому что как только он убеждается в своей неотразимости, то всегда начинает искать более достойную Его Величества замену своей спутнице.
Элиас едва улыбается на мою реплику, а я тушуюсь окончательно. Вот с этим воплощением плейбоя стоило бы вообще никогда не выключать холодный и надменный вид. Беда в том, что он не посторонний незнакомый тип, а человек, которого я помню с детства. С ним хочется быть расслабленной. Но я уже совершила эту ошибку в отеле, когда мило ему улыбалась и как дурочка пошла за ним в номер.
Поэтому я допиваю почти одним глотком кофе и поднимаюсь из-за стола. Сердце делает крутой кульбит, как на американских горках, когда Элиас встаёт следом и перегораживает мне путь к раковине. Между моим лицом и его грудью остаются считанные сантиметр до столкновения.
— Сбегаешь, Настя?
—Кружку помыть надо. Спасибо за кофе, — тоненько говорю я, а он забирает у меня кружку и ставит на стол, — от чего мне сбегать?
— От меня, — он вынуждает меня сделать шаг назад, и моя поясница упирается в кухонную тумбу. А Элиас тут же захватывает меня в плен — ставит руки по бокам, не оставляя путей к отступлению, — и что тебя напрягает?
— В тебе? Ты пытался отомстить мне и затащить в постель, — отмазываюсь легко я и боюсь лишний раз вздохнуть, потому что стоим мы слишком близко друг от друга. Теперь это не похоже на обычный дружеский разговор.
— Было дело…
— Пару дней назад, Эли. Всего лишь. Не могу избавиться так быстро от этих воспоминаний. Что-то кардинально изменилось в твоих чувствах ко мне? — хмыкаю я.
Он задумчиво рассматривает меня и молчит.
— Нет, — неожиданно произносит он, немного подумав, а я возмущённо округляю глаза. Чтооо?! Он внезапно тихо усмехается и продолжает, — за те годы, что я тебя знаю почти ничерта не изменилось, Настя.
Элиас наклоняется ближе. Он медленно ведёт кончиками пальцев по моим рукам вверх, а я начинаю от этого медленно умирать. Гордая и холодная Настя не может пережить то пламя, которое вспыхивает внутри с прикосновения и этой красивой заразы. И мы в паре миллиметров от того, чтобы забить последний гвоздь в гроб нашей дружбы. А потом повесить на этот гвоздь моё нижнее белье вместе с честью и стойкостью. Хах!
— Может и не стоит ничего менять? — предлагаю на всякий случай я, а серые глаза напротив вспыхивают в ответ темными искорками, — я имею ввиду… вполне вероятно, что мы не сможем больше оставаться друзьями, если ты сейчас продолжишь в том же духе, Эли.
— Ты издеваешься? — иронично произносит он, — меньше всего я хочу тебя видеть своим другом, Настя.
И он целует меня, видимо, чтобы я не успела ничего больше произнести. Его пальцы зарываются мне в волосы, а мне приходится обнять его, чтобы не упасть. Я едва не умираю от нахлынувших чувств, когда меня накрывает запах его одеколона. Уже такой знакомый.
Черт. Черт. Черт. Ну за что моё тело абсолютно покорно отдается на милость этому мужчине? У меня кружится голова от нашего поцелуя и бегают мурашки по коже, а мы продолжаем это делать так напористо и страстно, будто мстя друг другу за что-то. Каждый за свое. Элиас — за годы безрезультатно поползновений в мою сторону, а я — за то, что он стал красивым и самоуверенным. Может, в душе я и готова трепетать, но показывать это не стану.