времени, он уже не был, и сумел убедить дознавателей, что его место на фронте. Воевал в армейской разведке. Как воевал Иван, говорили его награды. Был два раза ранен: первый раз под Москвой, а второй уже в Польше. После второго ранения, его демобилизовали. Командир разведывательного батальона, знавший об Иване всё, отправил его в Москву, с письмом к родителям дать приют однополчанину. В родительском доме своего командира Иван познакомился с соседской девушкой. После Победы они собирались пожениться.
Друзья так и просидели весь киносеанс в буфете, расспрашивая Ивана о его фронтовых делах. Спутница Ивана, Катя, слушала его рассказы, с нескрываемой гордостью поглядывая в сторону друзей. Так, как будто всё, что было совершено Иваном героического, было посвящено лично ей. Хотя, может быть, отчасти, она была права.
Продолжить вечер воспоминаний решили у Кати. И рассказы Прохора, Катя слушала с не меньшим интересом, чем слушала рассказы Ивана. Утром, когда Катя ушла на работу, Прохор завёл с Иваном разговор о Николае. Он попросил Ивана помочь друзьям рассчитаться с Пасюком. Тяжко вздыхая, Иван объяснил друзьям, что связан словом советского офицера, которое дал комбату, не возвращаться к уголовным фокусам. Но, Прохор не был бы Прохором, если уже через пять минут Иван не согласился помочь.
Около недели, Прохор и Никола наблюдали за распорядком дня Пасюка и соседей по дому и двору. У знакомого театрального костюмера Прохор заранее одолжил костюм, пальто и лакированные туфли для Ивана. В гражданском одеянии, Иван не потерял своей героической неотразимости. Прохор был в восторге от нового облика Ивана, бывшего когда-то «Медведем». Сам Иван, не раз, украдкой, поглядывал на своё отражение в зеркале. Прохор назначил день возмездия на конец апреля.
В тот день они втроём доехали на последнем метро до Сокольников. До Николкиного дома пошли не торопясь, и не таясь. Прохор шутил всю дорогу, Иван поддерживал с ним разговор, и с участием посматривал в сторону Николая. А у Николая сердце было не на месте. Если ещё какое-то время назад, он был готов собственноручно задушить Пасюка, то сейчас очень сомневался в необходимости этого. Пасюк, конечно, последняя сволочь, и он его не простил. Ко всему прочему, у этого гада нет ни старушки-матери, ни детей, о которых ему нужно заботиться – это хоть как-то могло смягчить ненависть к нему. Есть любовница. Но наличие такой любовницы можно было рассматривать, только, как отягчающее обстоятельство. И всё равно, Николай не ощущал своей правоты в этом акте мести. Он чувствовал, что если сегодня дать выход своей злобе, она навсегда изменит его. Он уже не будет прежним Николаем, каким его знали и любили его близкие люди.
Прохор не переставал болтать до самой двери квартиры. Дверь открыли Николкиным ключом, а две появившиеся с обратной стороны двери цепочки, Прохор снял через щель рукой. Тихо прошли по тёмному коридору. В конце коридора, из приоткрытой двери комнаты Пасюка просачивалась полоска света, и звучал патефон. Прохор открыл дверь и спокойно шагнул в комнату.
– Смотрите, нас здесь музыкой встречают, – торжественно воскликнул Прохор, счастливо улыбнулся и окинул своим лучезарным взглядом обескураженных хозяев. – Здрасьте!
Любовница Пасюка, до этого момента, лежавшая на кровати, села, поджав под себя ноги, и втянула голову в плечи, в предчувствии беды. Глаза её забегали, а губы сморщились в пучок. А Казимир, ещё ничего не поняв, но поддавшись радостному обаянию Прохора, натянул на лицо улыбку, поднялся с кресла и остановил патефон. Он с участием приготовился выслушать объяснения нежданных гостей и застыл в услужливой позе. Прохор, продолжая улыбаться Пасюку, вернулся к двери, дал пройти в комнату Ивану и втащил Николая. Лицо Пасюка исказилось так, будто, в долю секунды, было поделено на несколько отельных фрагментов, и каждый фрагмент выражал свои эмоции, между собою никак не связанные, а то и вовсе противоположенные. Но, подошедшего к нему Ивана, эти физиономические метаморфозы совсем не заинтересовали. Любовница Пасюка, узнав Николая, собиралась закричать, но была отброшена к стенке прилетевшим в кровать Казимиром. Вместо крика у неё вылетел лишь короткий харкающий звук. Через некоторое время, благодаря стараниям военного разведчика, Казимир и его краля безропотно лежали на кровати. Иван сразу определил, что в этой паре верховодит женщина. И ещё, знаете, даже самая придирчивая феминистка не смогла бы найти в действиях Ивана какой-либо дискриминации по отношению к Казимировой любовнице. Связана она была, точно такими же лоскутами от порванного покрывала, что и Пасюк, а рот её был заткнут точно такой же наволочкой. Один в один. Ну, разве что, на наволочке, которую Иван использовал как кляп, у Пасюка было на одну пуговицу больше. Но мне кажется, это не тянет на ущемление прав по половому признаку. Я это пишу потому, что тема равноправия полов, если судить по прессе, горячо обсуждается в обществе. В довершении своей работы, Иван сорвал со стены ковер, и накрыл связанных любовников, оставив снаружи лица до подбородка. А ещё нагнулся к ним и сказал: «Штиль зейн!» Не знаю, что это означает, но и Казимир, и его любовница согласно закивали. После этого Иван долго усаживался в кресло, стараясь не помять пальто и костюм. Прохор и Николай молчали, впечатлённые безупречными действиями Ивана.
Прохор усадил Николу в высокое, похожее на трон, резное кресло. Всё с той же светлой улыбкой Прохор подошёл к изголовью кровати и, чтобы видели любовники, вытащил нож. В глазах Пасюка и его сообщницы застыл ужас. Даже манипуляции Ивана, которые он жёстко проделал с ними, не внушили им такого всепоглощающего страха, какой они испытывали при виде склонившегося над ними улыбающегося подростка с ножом в руке. Николай замер в кресле. И вдруг, как искра, выскочила тревожная мысль. Он вспомнил, как Прохор рассказывал ему о заговорах Корнея, и что вся его защита уйдёт, если Прохор убьет человека. Николай вскочил и бросился к другу. Не скажу, что Николай поверил в заговор колдуна, но это был повод остановить своего друга от безумного шага.
– Остановись! Не надо. Не стоят они того, – Николай обнял Прохора и потащил его от кровати. – Не надо. Вспомни о заклятиях Корнея.
– Братка, – Прохор обнял Николая. – Ты прав – не стоят они того.
Прохор, и не собирался никого убивать, но он понял, чему так ужаснулся Николай. Такой искренний испуг друга за его судьбу в такую минуту, приятно смутил Прохора. Ничего объяснять он не стал, и Николай был уверен, что он остановил дорогого ему человека от совершения страшного поступка.
Как только Николай вернулся в
