Флеминг что-то заподозрит, он усилит меры безопасности. Он думает, что она смирилась, – пусть думает дальше.
– Я думаю, что топовых «клинков» это заденет позже всех остальных, – добавил Флеминг. – Для них будут сохраняться особые условия, по крайней мере, какой-то время. Так что в ближайший год-два беспокоиться не о чем… Это всё ещё очень далеко.
– Даже если далеко, приятного мало… – сказала Сандра, стараясь, чтобы её голос не звучал слишком уж взволнованно. – Хотя я не особо верю, что они так поступят.
Но на самом деле она очень даже верила. От ублюдков «наверху» можно было ожидать чего угодно. Их было тяжело осуждать: речь шла о страйдерах и о выживании тысяч людей. Как сказал Флеминг, во время апокалипсиса никому не было дела ни до чьих желаний, ни до чьей растоптанной гордости. Но разве она и остальные «гарды» не были теми самыми людьми, которых надо было спасать?
***
Следующие две недели можно было бы назвать идеальными, если бы Лора не маячила где-то поблизости. Она больше не заговаривала о возвращении к Найту и сосредоточилась на написании жалоб и заявлений с требованиями восстановить её как «гарду» Гарета Найта. Флеминг уверял, что жалобы ни к чему не приведут, но Сандра не особо доверяла Флемингу.
У неё всё было готово к побегу. Причём, уже давно, и Сандра могла бы уже сейчас быть снаружи, например, в одной из портовых зон, где легко затеряться. Но она пропустила День создания Восьмой Армии. Пропустила не потому, что что-то не ладилось или было не готово, а просто потому, что решила остаться. Она ждала это проклятого шанса с того дня, как оказалась в Золингене, но потом, когда оставалось буквально сделать один шаг, отказалась. Она не хотела сбегать: из-за Найта, потому что не хотела его предавать, и из-за себя, потому что хотела, по-настоящему хотела быть с Найтом. Она никогда раньше не была так счастлива. И оказалось, что для счастья нужно так мало – чтобы Гарет Найт приходил вечером с тренировки, подхватывал её на руки и нёс в спальню.
А ещё он спросил, когда у неё день рождения, чтобы заранее приготовить подарок, и потом подарил, не дожидаясь декабря, сказал, что до зимы слишком долго терпеть, а ему хочется сделать для неё что-то приятное прямо сейчас. Найт знал, что она часто сидит с книжками в блоке и ходит в библиотеку поработать на компьютере. Но в библиотеке посидеть хоть сколько-то долго не удавалось: квоты на электричество и сетевое время были очень скудными, и поэтому Найт подарил ей ноутбук и карточку с несколькими сотнями часов времени. Сандра даже представить не могла, как он сумел это раздобыть – это было привилегией или чиновников высшего звена, или очень богатых людей, но как-то он это сделал. И ещё там был букет цветов, белых, лиловых и розовых, Сандра понятия не имела, как они называются. Она вообще мало какие цветы видела даже на картинках, не то что в жизни… Букет был большим – и стоил наверняка целое состояние, но даже если бы там был один маленький хилый тюльпан, Сандра была бы безумно рада. Ей никто и никогда не дарил цветов. Она даже не знала никого, кому бы дарили, только мама рассказывала, как отец подарил ей букет на свадьбу и потом на рождение Сандры… И вот она держала в руках этот невероятный букет – хрупкую и бессмысленную красоту в мире, которому скоро придёт конец, – и была счастлива так, что в глазах стояли слёзы.
Как она могла уйти от него? Как она могла его предать? И как потом ей жить без него? Не слышать его низкий спокойный голос, не видеть его скрытную, несмелую улыбку – как у человека, который давно забыл, как улыбаться…
Это всё равно что отрезать себе руку!
Сандра никогда не думала, что с ней произойдёт что-то такое и что она будет столько чувствовать по отношению к мужчине, что он станет так дорог и важен. Она готовила себя совсем к другому, к жизни «клинка», полностью сосредоточенного на сражениях и тренировках. Она считала себя непробиваемой, недосягаемой для каких-то глупых, никому не нужных чувств. И что теперь? Она даже боится подумать о побеге, потому что от одной только мысли о расставании с Найтом ей становится физически больно.
Он ведь и без того проживёт недолго. Она всё равно потеряет его. И поэтому не может сама, по собственной воле лишить его и себя тех последних месяцев, что им остаются.
Эти две недели можно было бы назвать идеальными, если бы Сандру не мучили мысли о смерти.
Та всегда была где-то рядом, опасно близко.
Сандра настолько свыклась с мыслью о смерти за последние восемь лет, что та уже не причиняла боли, казалась чем-то обыденным, вроде того факта, что за летом приходит осень. Но чувства к Найту сделали её уязвимой, и она не знала, как справиться с трещиной, всё сильнее и глубже раскалывавшей ей сердце.
И иногда, когда она после секса лежала в его руках, из тёмной глубины этой раны поднималось отчаянное удушающее чувство… Чувство потери.
Один раз Сандра не смогла сдержаться и, всхлипнув от щемящей боли, уткнулась Найту в плечо, чтобы скрыть слёзы. Они ещё не пролились, но подступили так близко, что глаза наверняка покраснели.
– Что такое? – спросил Найт.
– Ничего.
– Я же знаю, что что-то не так. Говори.
– Ничего такого, что уже случилось. Это из-за того, что будет потом.
Сандра по тому, как резко Найт вдохнул и задержал потом дыхание, поняла, что он догадывается, о чём она, о каком «потом».
– Я никогда не боялась смерти, – сказала Сандра. – Но когда я обнимаю тебя, я боюсь.
Найт обнял её крепче, наклонился и поцеловал в макушку, как целуют детей.
– Мне придётся оставить тебя, – произнёс он холодным, безжизненным голосом.
У Найта не было для неё утешения.
***
В середине следующего дня они выехали по тревоге, и на этот раз это была их территория. Добирались они долго, в объезд. Червоточину ожидали над горной долиной, а мосты и тоннели, которые позволяли добраться туда быстро, оказались разрушены в
