майором Смурновым обсуждали этот вопрос и решили, что ты – самая подходящая кандидатура.
Лейтенант не вскинул победно-радостно руки вверх, а, наоборот, потупил взгляд. Он, как я понял, сомневался в себе и в своих способностях, и все его предыдущие слова были правдивыми.
– Ладно. Я предложу, а там уж пусть Москва решает, назначать тебя или кого-то из резерва, – решил я. – Но я тебя предупредил. Смотри, чтобы тебя на радостях родимчик не хватил, если Москва согласится.
* * *
Лейтенант Громорохов достал с полки бритвенный прибор, кисточку и тюбик с пеной. Я уже давно заметил, что во время боевых действий у бойцов усиленно растет щетина. Я потрогал свой подбородок и лишний раз убедился в своей правоте. Мешать лейтенанту Громорохову дальше я не стал, только попросил:
– Мою кровать прошу не занимать. Сегодня я еще буду ночевать в кубрике, а в свою новую комнату переберусь завтра. Проследи, Юрий Юрьевич, будь другом. А я пошел в штаб. Нужно ковать железо, пока оно горячо…
– Не отходя от кассы, – цитатой киногероя закончил мою речь Громорохов, когда я уже уходил.
В штабе я с удовольствием выслушал доклад дежурного, хотя раньше не замечал в себе удовольствия от строгости уставных отношений, к которым имеет особое пристрастие майор Смурнов. Выслушав доклад, я прошел не в свой новый кабинет, а в шифрорган.
Я, как обычно, позвонил в дверь. Я ожидал увидеть капитана Игоря Исмаэляна, но вместо него меня встретила кудлатая рыжая голова капитана Ромашкина. Я вошел в тамбур, и Ромашкин распахнул дверь кабинета, жестом приглашая меня войти. Как новый начальник штаба я имел полное право посещать шифровальный орган в любое время, но я отмахнулся:
– Завтра, завтра! Когда приказ придет.
– Так приказ уже пришел!
– Все равно завтра. Пока принеси мне тетрадь с бланками «Исходящий шифротелеграмм». Следует написать в Москву относительно нового командира разведроты.
– Что написать? Натворил уже что-нибудь?
Ответить я не успел, поскольку капитан Ромашкин уже скрылся за дверью. Вот так он интересуется делами отряда! Вопрос задал только для поддержания разговора, не нуждаясь в ответе.
С тетрадью в руках и с ручкой ко мне вышел сам капитан Исмаэлян. Он положил принесенное на стол передо мной и поздравил меня с назначением на новую должность:
– С заслуженным повышением!
На втором слове он сделал ударение, и я впервые обратил внимание, что Игорь говорит с легким акцентом. Видимо, сказывались кавказские гены, хотя он родился и вырос в России. Раньше я улавливал только кубанский акцент, смешанный с московским говором. Детство Игорь провел в Сочи, где есть большая армянская диаспора, учился в Краснодаре, а потом служил преимущественно в Москве. Но армянский акцент, как оказалось, никуда не делся.
– У тебя родственники в Армении есть?
– Больше в Грузии. Но есть и в Армении.
– А ты с ними на каком языке общаешься?
– По-разному. Со старшими больше на русском. С ровесниками – на смеси русского и армянского. С молодежью – на армянском, но они меня часто поправляют.
– Все равно язык знаешь. Это хорошо, в нашей службе может пригодиться.
– С Арменией Россия воевать, надеюсь, не собирается? – судя по тону, Игорь больше спрашивал, чем утверждал.
– Вроде бы таких планов у армии нет.
Прежде чем начать писать, я вытащил телефон и позвонил майору Смурнову:
– Не разбудил, товарищ майор?
– «Товарищ подполковник»! Привыкай! Мне подполковника присвоили тем же приказом, где дали назначение нам с тобой, а заодно и твоему лейтенанту Громорохову. Ему «кинули» старшего лейтенанта и назначили вместо тебя командиром роты. Ты не в казарме?
– Никак нет, товарищ подполковник. Я в шифровальном отделении. Хотел написать шифротелеграмму относительно Громорохова.
– Я уже по телефону все сказал. Вопрос решился за пятнадцать минут. Этого времени хватило, чтобы пройти из одного конца коридора в другой и подписать бумагу. Так что иди в казарму, бери за шиворот Громорохова, новые звездочки, если запасся – и дуй в комнату командира отряда. Я тебя жду – традициями пренебрегать нельзя… Да, еще у Игоря Исмаэляна попроси спирт-ректификат, у него всегда есть якобы для чистки контактов. Пусть бутылочкой поделится.
Я с улыбкой и стеснением передал просьбу нового командира сводного отряда капитану. Но он замотал головой:
– Закончился буквально сегодня. Чесслово… Но у меня литровая бутылка армянского коньяка есть, настоящего. Могу предложить.
Я кивнул. Капитан торопливо удалился в свой кабинет и вернулся оттуда с большой, оплетенной соломой керамической бутылью, больше похожей на кувшин.
* * *
В казарму мы со старшим лейтенантом Громороховым вернулись перед общим подъемом роты. Я ему презентовал звездочки со своих капитанских погонов, а мне передал свои погоны вместе со звездочками бывший начальник штаба. Себе он успел припасти и новые погоны, и полный комплект звездочек – когда только успел! Наш гарнизонный магазин никогда не работает допоздна. Продавщица жалуется, что муж ей задерживаться не разрешает, а уж когда начинает по времени года рано темнеть, как сейчас, магазин всегда закрывается раньше положенного. Но Алексей Викторович успел, и это главное.
Нас со старшим лейтенантом слегка штормило, но до подъема мы успели принять душ, а я еще успел и побриться. В общем, когда я представлял роте ее нового командира, мы оба выглядели вполне пристойно, если не считать естественную красноту глаз после бессонной ночи. Но краснота глаз в спецназе военной разведки считается нормальным явлением – мало ли, что попало в глаз. Может, дым от выстрелов или пыль. Так что солдаты ничего не заметили.
Только старший сержант Автандил Горидзе, которого я позвал в канцелярию, чтобы сообщить, что он теперь является врио командира взвода, потянул породистым носом и безошибочно назвал напитки, которые мы с Громороховым и Смурновым потребляли ночью:
– Водка «Царская», водка «Тамбовская губерния», коньяк армянский самопальный и напоследок, вместо, скажем так, лака, огуречный лосьон.
Я хотел было возмутиться, но старший лейтенант Громорохов восхитился:
– Ну, у тебя, Автандил, и нюх! Ведь точно все назвал!
– Но коньяк был не самопальный, – возразил я. – Только бутылка такая…
– Я неправильно выразился, – поправил сам себя Автандил. – Коньяк домашнего приготовления и домашней выдержки.
Мне оставалось только пожать плечами. Спорить со старшим сержантом, даже если его иногда зовут «страшным» сержантом, мне, майору, кажется ниже собственного достоинства. Пусть думает, что хочет, а я останусь при своем мнении.
– Мы звездочки обмывали… по традиции… – пустился было в объяснения Громорохов, но, поймав мой настораживающий угрюмый взгляд, замолчал.
Эпилог
– Хорошее дело. Обязательное.
По голосу Автандила было непонятно, говорит он с одобрением или осуждает. Но меня это мало волновало.
– Что
