для меня не задумываясь, без тени упрека.
Однако всему приходит конец. В данном случае — терпению. Моему. Очевидно, вконец сбрендивший организм счел, что в моей жизни стало как-то резко и ощутимо меньше экстрима. Тоже, наверное, своего рода стресс, — подумалось мне позднее.
Как-то утром, собирая по привычке меня на работу, мой ненаглядный решил, что мне непременно нужна коса — просто именно так я должна выглядеть сегодня, видите ли. Я уступила без излишнего пафоса, хотя внутренне меня передернуло: с косами я ходила в школьные годы, по прихоти мамы. Все одиннадцать лет. Отправлялась в школу с косой, а едва оказавшись в гардеробной — тут же ее распускала, чтобы после занятий заплести вновь.
Но не это главное (заплел он мне косу — и бог с ним), а сам факт — я проглотила недовольство, дабы не омрачать едва наметившуюся гармонию в наших отношениях. Только вот зло, как известно, не дремлет. И злом этим была София. После всего, что было, у нее хватило наглости позвонить Штефану — это случилось перед самым моим выходом из дома. Она была пьяной в хлам (семь утра по Берлину!) и орала дурным голосом на английском, требуя меня к телефону. Она была уверена, что я где-то рядом, и потому даже не старалась подбирать выражения, кроя меня на все лады.
Этого я стерпеть уже не могла. Меня знатно перемкнуло.
Выхватила мобильник, но Штефан к тому моменту успел отпустить парочку грубых реплик и нажать на отбой. В итоге я сорвалась на нем, хоть умом понимала: он тут не при чем. Наговорила столько всего, что впоследствии промучилась на работе полдня, угрызаемая совестью. На нервах я сгрызла палочку мела, припасенную на крайний случай. Настроение было ни к черту. И лишь ближе к вечеру я набралась смелости войти в гостиную, где он сосредоточенно работал за своим ноутбуком.
— Нам нужна собака, — первое, что он сказал, увидев меня в дверном проеме и моментально вернувшись к работе. — Лабрадор или доберман, например.
— Зачем? — изумилась я.
Штефан вздохнул. Откинулся на спинку дивана, снял очки, чтобы потереть глаза. Затем поставил ноутбук рядом и похлопал себя по коленкам. Я покорно подошла и без зазрения совести устроилась в любимых объятиях.
— Когда между двумя разлад, лучшего повода избежать общества друг друга, чем выгулять собаку, я просто не вижу. Ибо сорри, милая, но я тоже человек, и нервы у меня не железобетонные. Могу и сорваться. А гулять в одиночку или ябедничать общим знакомым — не мое ни разу… Ты опять ела мел, — тяня слова, произнес он. — Скажи, принцесса, неужели так трудно проглотить таблетку кальция?
— Я все время о них забываю, — отмахнулась я, наспех оттирая языком остаток мела с уголка губ. — Пока малышам не исполнится год, — мои пальцы игриво зарылись в его волосы, пропуская их, точно прибрежный песок, — никаких собак. А там хоть алабая заводи. Фигурально, разумеется.
— Как скажешь, — развел он руками, без труда идя на уступку.
Я стыдливо потупилась и призналась:
— Не хочу извиняться. И так косячу двадцать четыре на семь, не хочу доставать тебя еще и постоянными извинениями. Превращать их во что-то незначительное. Это было бы уже слишком.
— Я не жду твоих извинений, — он с легкой полуулыбкой покачал головой. — Но знаешь, если так продлится и после родов, придется учить тебя манерам самому. Налажала — будь добра подставить свою аппетитную попку под мою ладонь.
— Все шуткуешь, — сощурилась я. — А вот твоя бывшая настроена куда как серьезней. Да и бывшей она себя не считает, если совсем придраться.
Я хотела добиться от него существенной реакции? У меня это получилось, хоть и не сказать, что без негативных последствий.
— Значит так, принцесса. — Штефан со вздохом потер лицо, взъерошил волосы и продолжил, легонько потрясая телефоном перед моим лицом: — Давай проясним этот долбанный момент раз и навсегда.
Сказано было таким тоном, что я внутренне содрогнулась: неужели доигралась? Довела мужчину до ручки и теперь вынуждена пожинать плоды. Но очень скоро я благодарно выдохнула, потому что, прикладывая трубку к уху, он пробурчал:
— Софию я отшил при тебе дважды, об остальных разах, так и быть, умолчу. На очереди родители. Тем более, Анька достала мозг выносить. У нее что ни день, то осточертевшая песня: верни Лиду, верни Лиду. «Пока не вернешь ее — можешь мне не писать и не звонить», — передразнил он, подражая девчачьему голосу.
Я хихикнула и, уткнувшись в его шею, обняла покрепче. На губах играла улыбка. Приятно было знать, что Аня выделила меня, как минимум на фоне Софии. И до сих пор обо мне помнила.
— Угу, — словно услышав мои мысли, сказал Штефан. — И это при том, что она пишет сама. Одно и то же, изо дня в день.
А потом наступил момент истины.
Он говорил по телефону столь же спокойно, сколь безумно, неистово колотилось сердце в моей груди. Я буквально не знала, куда себя девать. Дважды сходила на кухню попить, потом убежала в ванную — обдать пылающее лицо пригоршней холодной воды. Но вскоре выяснилось, что волновалась я понапрасну. Родители Штефана, узнав о моей беременности, были вне себя от счастья. Наперебой сыпали поздравлениями и желали мне крепкого здоровья. Сыну так и вовсе наказали держать за моим питанием и благополучием в целом глаз да глаз. А под конец пообещали помогать молодой семье, чем только смогут.
Сказать, что я была рада, — не сказать ничего. Счастье распирало изнутри, и на фоне скачущих гормонов я едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Штефан мог решить, что его принцесса или чересчур сентиментальна, или не менее глупа. Но ни того, ни другого, мне не хотелось, так что приходилось себя контролировать.
— Надеюсь, недомолвок не осталось?
Я мотнула головой, отчаянно краснея за утренний инцидент.
— А коса тебе все равно идет, — спокойно сказал Штефан.
Я отстранилась, награждая его пытливым взглядом:
— Как ты догадался?
— Сложно было не заметить недовольство на твоем милом личике, — фыркнул он, словно любую мою эмоцию мог считать так же легко. — Но впредь сообщай мне сразу, если тебе что-то не нравится. Договорились?
Я покорно кивнула, за что в качестве одобрения получила поцелуй.
36
— Как думаешь, кто?
В раздевалке было пусто — мы сегодня припозднились, — и Штефан, пользуясь случаем, обнял меня сзади, кладя ладонь на пока еще плоский живот и подбородок на плечо. Я пожала плечами, глядя на наше отражение в большом, во всю стену, зеркале:
— Еще только восемь недель, глупенький, — фыркнула. — Потерпи
