Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 115
— Вот баран! — с досадой сказал человек в лисьей шапке и, покачав головой, пошел к своим.
Джафар побродил еще некоторое время, проглядывая вирши и прислушиваясь к болтовне завсегдатаев, а вернувшись домой, наказал Муслиму купить четыре больших кочана капусты.
* * *
Прошло дней пять.
— Муслим! — шипел Джафар (всегда робеешь говорить в такой час полным голосом). — Вставай, говорю!
Ночь еще покрывала город глухим черным платком.
-А? Что?
Муслим заворочался, сел, уставился на трепещущий фитилек масляного каганца, безуспешно пытаясь осознать, что, собственно говоря, происходит.
— Давай! — торопил его Джафар. — Иди!
Муслим потряс головой.
— Да-да, — пробормотал он. — Иду, да... куда идти?
Но, видимо, уже отчасти проснулся, поскольку жалобно заныл:
— Да вы чего, хозяин?! Ночь на дворе! Мы же договаривались: под утро!
— Сейчас и есть под утро! — шипел Джафар. — Именно что под утро! Через час уже светло будет!
— Вот заберет меня стража, — ворчал Муслим, шаря вокруг себя в поисках сапог. — Вот тогда посмотрите... будете из ямы вытаскивать... денег одних сколько...
— Давай скорей, болван!
— Ну конечно, болван. Муслим — болван, что тут спорить. Если б не был болван, вернулся бы в Панджруд... к старому Хакиму... да где же они?
Джафар яростно пнул стоявшие в углу муслимовы сапоги, и один из них чуть не угодил тому в физиономию.
— Спасибо, хозяин, — чинно поблагодарил Муслим. — Так и так, сказал бы, внучок ваш совсем сбрендил... вместо того чтобы учиться, все стишки какие-то.
— На! — сурово сказал Джафар, протягивая ему густо исписанный капустный лист. — Да смотри у меня! На видное место вешай! И крепко! Чтоб ветер не сорвал!
— Это мы можем понимать, — бухтел Муслим, нахлобучив кулях и путаясь теперь в рукавах чапана. — Ветер, конечно... как дунет — все труды насмарку. Во имя Аллаха Милостивого, Милосердного!.. Что ж за мука-то такая, господи. Ни свет ни заря.
Джафар запер за ним калитку и вернулся в дом.
Стихотворение он написал нынче вечером. Раньше не мог, потому что капустные листы не просохли. А как просохли — так и написал. Быстро написал, солнце не успело переползти с верхушки растущей во дворе молодой сливы к краю крыши, а уже все было готово. Потом, правда, раз шесть перебеливал, но как такового перебеливания не получалось, потому что каждый бейт всякий раз облекался неожиданно по-новому.
Вообще, все это, как всегда, случилось как-то само собой, как будто вовсе без его участия: кто-то пришел и все сделал, а он потом только прочел и удивился, как складно все вышло. Или, скажем, задремал, увидел приятный сон, а когда вздрогнул и раскрыл глаза, исчерканные капустные листы валялись по всей комнате, а последний, с окончательным вариантом, лежал перед ним, и даже чернила еще не высохли на его желто-зеленой поверхности.
Темнота в слюдяном, размером в кулак, оконце сделалась белесой.
Джафар представлял, как Муслим бредет по темным улочкам... вот наконец выходит к Регистану... шагает к Стене... Вот нашел подходящее место, пришпилил... побрел назад...
Наверное, Муслим был самым первым, и его никто не видел. Уже через час туда поспешат все, кому не терпится похвастаться плодами ночных бдений. А когда солнце залезет на верхушку минарета Шахи-Зинда, к Стене поэтов сойдутся праздношатающиеся любители стихотворчества — и те, кто уже был здесь рано утром, а теперь хочет услышать, что толкуют о его виршах, как оценивают, хвалят или ругают; и те, кто сам сегодня ничего не пытался обнародовать, но желает почитать, оценить, обсудить, хихикнуть, побрюзжать насчет неточности рифм, натужности образов или просто ошибок языка, выдающих в авторе человека не то малообразованного, не то просто глухого к говору соплеменников...
Он содрогнулся, осознав, что и его творение тоже окажется под взорами чужих глаз!.. Зачем он это сделал?! Может быть, еще не поздно кинуться следом, догнать, вырвать, порвать в клочки? Ужасно! Ведь это — как будто самому раздеться и встать посреди площади, чтобы все на него показывали и хохотали!..
Он метался по комнатенке, не замечая, что дышит так, будто взобрался на гору.
Нет, поздно... еще увидит кто-нибудь.
Ах, ладно, пускай!..
А вдруг... а вдруг кто-нибудь заметит?.. обратит внимание?
Не нужно, не нужно об этом мечтать! Забыть! Ничего не было! Он не писал! Муслим не ходил! Капуста не сохла! Ничего, ничего, ничего!..
А если... если, наоборот, никто даже и не увидит? Повисит день, другой... а потом ветер сорвет, чтобы унести по склону. И все, что он так старательно выискивал — все созвучия, все переклички смыслов, — все это истлеет и будет размыто дождем. Никому не нужно, никому!..
Встал на колени, принялся было молиться, но тут послышался стук в калитку, — вскочил, выбежал, отпер.
— Повесил?
— А что не повесить? — буркнул Муслим. — Это же не жернов... как сказали, так и повесил.
— Крепко? Не сдует?
— Да не сдует, не сдует. Что вы, хозяин, как маленький, честное слово, — завел было он свою обычную песню, но Джафар так дернулся и так глянул, что Муслим замолк и пошел от греха подальше в другой конец двора — разводить огонь под кумганом.
Джафар сел на колоду, сжав голову ладонями. В висках что-то резко постукивало, казалось, два птенца с двух сторон головы собрались пробить скорлупу и выбраться на волю.
— Во имя Аллаха Милостивого, Милосердного! Вся хвала надлежит Тебе, Владыке Миров, — шептал он, крепче и крепче сжимая виски. — Дай мне сил и терпения!..
— Что с вами, хозяин? — испуганно спросил Муслим, садясь около него на корточки и по-собачьи заглядывая в глаза.
— Ничего, ничего... хорошо все. Давай чаю, да мне идти пора.
Он решил — сегодня стерпит, не пойдет к Стене.
Завтра. Завтра пойдет.
Если к тому времени его стихи сдует ветер — это судьба.
Если их никто не заметит — тоже судьба.
Но он узнает об этом не сегодня.
Нет, он выдержит.
Завтра.
* * *
Занятия начинались общей молитвой. Потом чтение Корана. Мулла Бахани сам выбирал суру. “Корова!” — с одышкой говорил он и показывал толстым пальцем на какого-нибудь из учеников. Или “Вырывающие”. Мулла Бахани мог произнести название любой из всех ста четырнадцати сур. Сам он знал их на память — каждую, от первого до последнего слова. “Смоковница!” — говорил он и указывал на одного из них.
Если это был хороший ученик, он тоже шпарил наизусть. Если хуже, подползал на коленях к Книге, лежавшей около муллы, осторожно перелистывая, находил нужное и бойко тарабанил. Если оказывался совсем плохой, читал с запинками, а то и вовсе не мог понять или произнести какого-нибудь слова.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 115
