как-то раз. Такие вот дела, голубчик, все намного сложнее, чем кажется. Мы тут думаем, будто знаем что-то, а на самом деле ничего нам не известно, кроме каких-то туманных сновидений…
Он продолжал еще говорить какое-то время, но голос его становился все тише, и наконец он уже просто шептал что-то себе под нос. У Марк-Алема из головы не выходило услышанное. Ах, если бы он уничтожил это сновидение еще тогда, в Селекции, словно гадюку, которой нужно раздавить голову, пока она еще маленькая. А он позволил ему проделать весь этот путь, скользить из папки в папку, из отдела в отдел, вырастая и накапливая яд, пока оно не закончило свой путь, став главным сном. Сожаление рвало ему душу на части. Порой он пытался успокоить себя: возможно, сновидение в любом случае нашло бы дорогу туда, куда ему было нужно, раз уж такие могущественные кланы и даже целые государства отслеживали шаг за шагом его движение. Кроме того, если бы сновидение и на самом деле исчезло, разве не могло… быть сфабриковано другое? Визирь говорил ему практически в открытую, что подделывались не только сновидения, но даже главные сновидения. Нет, гораздо лучше, что он не оказался замешанным в эту историю, стократ лучше. Позднее могли провести самое тщательное расследование, нашли бы его, того, кто уничтожил улики, и страшное наказание (пугавшее его даже сейчас из-за того, что он не растолковал сон) ожидало бы не только его, но и всю семью. Возможно, это и было причиной того, что Визирь не дал ему ясных указаний на то, как нужно поступить. Похоже, даже он колебался, он и сам не знал, лучше будет или хуже, если действовать таким образом. Ох, простонал про себя Марк-Алем. И надо же мне было впутаться в эту чертову историю.
— Сегодня все ждут официальных награждений, — послышался голос соседа.
— Награждений? За что?
— Как это — за что? За сновидение, из-за которого все произошло. Да ты с луны, что ли, свалился, Марк-Алем? О чем мы все это время говорили?
— А, да, да… — проговорил тот.
— Ну да ладно, тебе позволительно. Ты сегодня явно не вполне здоров. Неважно… Селекции объявили благодарность еще утром. Наверняка наградили и все остальные отделы, начиная с Экспедиции, и, возможно, отправили официальную благодарность вместе с премией тому самому продавцу овощей. Одного я только никак не могу понять, все ломаю голову: почему же опаздывают с награждением Интерпретации?
— Опаздывают?
— Я разве не говорил тебе о какой-то растерянности, ощущавшейся с самого утра? Кажется, причина как раз в этом: задержка с поощрениями.
— И почему же? — спросил Марк-Алем.
— Да кто его знает? — сказал сосед. — Я слежу за начальником. Ом явно обеспокоен. А тебе так не кажется?
— Да, — согласился Марк-Алем.
— Ему и в самом деле есть от чего волноваться. Если речь о наградах, то Интерпретация заслуживает их в первую очередь. Разве что…
— Разве что…
— Разве что было сделано ошибочное толкование.
— Но тогда как стало возможным, что сновидение было заново истолковано правильно? После Интерпретации нет других отделов, которые этим занимались бы. Баш-эндероры занимаются ведь только уже отобранным для них материалом, разве нет?
— Ты прав, — согласился сосед, несколько удивленный внезапным оживлением собеседника. — Действительно, что-то подобное даже трудно себе представить. Но ведь и задержку с награждением тоже никак не объяснить.
Некоторое время оба занимались своими папками. Но ни тот, ни другой ничего не читали. Знал бы он, что я из рода Кюприлиу! — думал Марк-Алем. Хотя однажды, рано или поздно, он узнает, как и начальник, который наверняка знал, хотя не подавал виду, даже сегодня, когда злосчастья Кюприлиу стали новостью дня. Но сегодня у него, пожалуй, своих проблем хватает. Позднее, конечно же, будут на все смотреть по-другому, и как бы меня вообще не выкинули с этой работы.
— Шефа снова вызывают, — прошептал сосед. — Лицо у него просто посерело, видишь?
— Вижу, — сказал Марк-Алем.
— Я же говорил. Это очень нехороший знак, что нас не стали награждать. Ясно уже, что никаких наград теперь не будет, теперь речь о том, как бы нас не…
— Что? — спросил Марк-Алем еле слышно.
— Теперь речь о том, как бы нас тут всех не наказали.
— В самом деле? Но за что… за что?
Тонкая нить надежды болезненно задрожала внутри Марк-Алема. Но такой тонкой она была, что казалось, вот-вот оборвется.
— Да кто его знает за что, — ответил сосед, — ничего не известно. Не зря ведь предки говаривали: и в солнце бывает дождь, и в дождь бывает солнце…
— Что? Что? — переспросил Марк-Алем.
Тот посмотрел на него с укором, словно хотел сказать: совсем недавно сидел как мокрая курица, и когда только успел ожить?
Было ясно, что он начинал нервничать. Сама мысль, что нечто происходит без его ведома, похоже, была непереносима для него. Он нетерпеливо вертел головой — смотрел то на внутреннюю дверь, за которой скрылся начальник, то на другую дверь.
— Что-то происходит. Нет никаких сомнений. Ужасно, ужасно, — бормотал он.
Он настолько откровенно выражал свое нетерпение, что нельзя было понять: ужасно то, что происходит или что он не может ничего разнюхать.
Никогда еще Марк-Алем так страстно не желал, чтобы слова соседа оказались правдой. Он, раньше испуганно вздрагивавший, если разговор начинался со слов «слышали, что творится», теперь молился в глубине души, чтобы и на самом деле что-нибудь произошло. Если поощрения за то проклятое сновидение задерживались, если, наоборот, их ожидало наказание, это могло означать, что в последние часы что-то изменилось… Марк-Алем оборвал нить пробуждающих надежду рассуждений из суеверного страха, что стоит об этом подумать, как ничего не сбудется. Кроме того, не верилось, что может произойти такое чудо!
— Да тут все яснее ясного, только слепой не заметит, — бормотал его сосед уже громко и чуть ли не со злостью, словно Марк-Алем пытался возражать, опровергая его рассуждения.
Кое-где сидевшие за столами люди перешептывались, а работавшие возле окон вытягивали шеи, чтобы выглянуть наружу. Похоже, какие-то отголоски происходящего долетали и сюда.
Марк-Алем вспомнил вдруг кареты с буквами О на крышах, которые носились как сумасшедшие всю ночь, и впервые поверил, что действительно что-то могло произойти. Визирь не сидел сложа руки. То, как он яростно вышел из комнаты, когда все закончилось, как он поднимался по лестнице с видом сомнамбулы, все это было не просто так. Затем карета, отправившаяся куда-то ночью, другие кареты, на которые они с матерью натыкались, пока бродили во мраке, неизвестно куда мчавшиеся или неизвестно откуда возвращавшиеся. О господи, только бы это было