А как близко ко мне подобрались копы? Рассказал ли что-нибудь молодой патрульный, остановивший меня в ту ночь, детективам, расследующим это убийство? Собрали ли на меня досье? Был ли я в их глазах подозреваемым? Есть ли у них какие-нибудь зацепки? Установлена ли за мной слежка? Возможно, они следят за мной сейчас, когда я сижу дома и все больше и больше напиваюсь.
Параноидальные мысли ворвались в мое сознание, как пассажиры в поезд метро в час пик. Одни предположения сменялись другими, их было пугающе много, и казалось, что нет спасения от липкого страха, который они в меня вселяли. Со мной раньше никогда не случалось приступов паники, но сейчас я чувствовал, что был на грани.
Я налил себе еще коньяка и взял из холодильника еще одну банку «Хайнекена». Сделав глоток «Реми Мартин», я запил его пивом и попытался представить себе, каково это — получить удар ножом в живот. Где-то писали, что это похоже на удар битой для крикета, только в два раза больнее. Я подозревал, что может быть и хуже, особенно если сзади тебя крепко держит какой-то незнакомец, а нож в живот тебе втыкает человек, которому ты всю жизнь доверял.
Боже, как я возненавидел себя! Это чувство длилось всего несколько секунд, но в это время я испытал по отношению к себе такую жгучую ненависть, на какую только был способен. Нет, я не считал себя моральным уродом, который делает все, что ему вздумается. Меня мучило чувство вины. Я знал, что совершил действительно плохой поступок, и это не давало мне покоя.
Наконец алкоголь сделал свое дело. На меня накатила усталость, захотелось прилечь, и, откинувшись на спинку дивана, я почувствовал, как проваливаюсь в сон, избавляющий от дьявольских мыслей…
Не знаю, сколько я проспал, — может быть, пару часов или около того. В любом случае, это не имело значения — сон был мне жизненно необходим. Разбудил меня телефонный звонок. Я открыл глаза — в комнате было темно, с улицы доносился шум дождя. Во рту все пересохло, а голова раскалывалась от боли — сказывалось отсутствие привычки пить коньяк в середине дня. Я опять закрыл глаза и подождал, когда включится автоответчик.
Звонил Малик. Я снял трубку, как только услышал его голос.
— Сержант, кажется, вы немного не в форме, — сказал он слишком весело, чтобы это могло понравиться мне в таком состоянии.
— Я спал. Ты меня разбудил.
Малик начал было извиняться, но я уверил его, что не стоит.
— Все равно собирался вставать, — сказал я, зевая. — Откуда ты звонишь?
— Из участка.
— Что ты там забыл? У тебя же сегодня выходной.
— Надо немного поработать.
— Какой ты сознательный!
«И благоразумный», — добавил я про себя. Малику важно было проявить энтузиазм перед повышением, пока еще была такая возможность.
— Так зачем я тебе понадобился этим мерзким мокрым вечером?
— Мы нашли орудие убийства по делу Мириам Фокс.
Во мне вдруг проснулся интерес.
— Правда? И где?
— В парке, недалеко от квартиры Марка Уэллса. Местный паренек искал в кустах мяч, а нашел нож.
— Есть отпечатки пальцев?
— Увы. Но, согласись, получить все и сразу мало кому удается. Нет никаких сомнений, что Мириам убили именно этим ножом. Нож для разделки мяса, лезвие длиной десять дюймов. Он весь в ее крови.
— А с чего вы взяли, что он принадлежит обвиняемому?
— За несколько недель до убийства Уэллс дважды угрожал людям очень похожим ножом. Сержант, это его нож, нет никаких сомнений.
— Черт, — меня это почему-то не убеждало.
— Сейчас с уликой работают судмедэксперты. Пытаются определить, не осталось ли на ней следов ДНК убийцы.
— Рад, что этого ублюдка посадят. Я буду отмщен.
— Это еще не все. Сегодня в участке появился адвокат Уэллса.
— Оправился от побоев?
— Нет, это другой, того Уэллс уволил. Короче говоря, новый адвокат заявил, что его клиент вспомнил, что когда-то у него действительно была такая рубашка, но он давно отдал ее.
— Отдал свою рубашку? Бред какой-то.
— Согласен, но это еще не все. Уэллс утверждает, что отдал ее одной из своих девушек.
— Кому же?
— Это самое интересное. По его словам, Молли Хаггер.
Мы с Маликом сошлись на том, что признание Уэллса мало чем поможет ему в суде. Особенно если учесть, что человек, которому он предположительно отдал свою рубашку, как сквозь землю провалился. Я пытался понять, насколько теперь, с учетом последней находки, усилится позиция обвинения, но выпитые до этого полбутылки коньяка вперемешку с парой банок пива сильно мешали мне думать.
— Ты уже встречался с Карлой Грэхем? — спросил Малик.
— Еще нет. — Мне очень хотелось рассказать ему о предстоящем свидании, но я сдержался. — Думаю, теперь в этом нет никакого смысла. Кажется, Уэллс действительно виновен. Стоит ли копаться в вещах, не имеющих отношения к убийству?
— Все равно было бы интересно узнать, почему она соврала.
— Это точно. Спрошу ее, если как-нибудь встретимся.
Мы сменили тему разговора. Малик сообщил, что нам, вероятно, подкинут расследование еще одного дела. Старушка восьмидесяти одного года от роду не пожелала расстаться со своим имуществом, когда банда молодых грабителей решила отнять у нее сумку. В результате бабушка упала, ударилась головой и теперь находилась в реанимации, причем доктора серьезно опасались за ее жизнь. По делу был произведен один арест: задержали восемнадцатилетнего подростка, который ранее был выпущен под залог за другое нападение. Еще трое подозреваемых остались на свободе.
Я между делом поинтересовался, не говорил ли Малик со своим другом о расследовании убийства у «Тихой пристани». Он сказал, что пока не общался с ним и, смеясь, заметил, что фоторобот невероятно похож на меня.
— Неужели? — я изобразил удивление.
— А тебе так не кажется? — спросил он, словно не веря, что я не увидел столь очевидного сходства.
Я неохотно согласился с тем, что сходство есть, но тут же заверил Малика, что не имею к этому делу никакого отношения.
— Хотя если не увидишь меня в понедельник, значит, я дал деру.
— Почему-то я уверен, что в понедельник вы будете на работе, сержант.
Я сказал Малику, что ему не стоит больше обращаться ко мне так официально, раз теперь он такой же детектив, как и я, и предложил перейти на ты.
— Да, хорошо. Тогда до понедельника, Дэннис.
Но если честно, мне больше нравилось, когда он называл меня «сержант».
Мы попрощались, и я повесил трубку. Было почти шесть, и я не знал, чем заняться. У меня практически нет друзей, но это никогда не служило поводом для беспокойства. Что поделать, таков мой характер: много работаю и люблю одиночество. Но сегодня мне было не по себе одному в квартире. Хотелось поговорить с кем-нибудь о том, в каком затруднительном положении я оказался. Правда, если бы собеседник нашелся, не знаю, что бы я ему рассказал. Что в свободное время подрабатывал киллером? Что за последнюю неделю убил столько людей, сколько не убивают уважающие себя маньяки за всю жизнь? И что события начали выходить из-под контроля, ставя мою жизнь под угрозу? Не уверен, что мне удалось бы вызвать симпатию у моего собеседника, потому что я совершенно точно ее не заслуживал.
