им приходилось бродить по снегу, чтобы найти сухостойное дерево, так как весь валежник был покрыт снегом. Затеи одни валили дерево обломками топоров, а другие тащили его домой по глубокому снегу. Юнги тесаками обрубали сучья для костра, у которого трудился плотник. Ведь каждый кусок дерева, над которым он работал, нужно было предварительно оттаить, и ему нельзя было обойтись без отдельного костра. В таких непрерывных трудах проводили мы время в морозные дни, ухаживая, кроме того, за больными и выполняя другие неотложные работы.
День пасхи в апреле мы отпраздновали так благочестиво, как позволил нам господь. В этот и последующие два дня святой недели стояли свирепые морозы и мы, усевшись вокруг огня, беседовали и размышляли о нашем положении. Теперь у нас было уже пять человек, не способных ни на какую работу, причем к их числу принадлежал и плотник. Боцман и многие другие ощущали тяжелое недомогание, а из остальных только пять могли принимать обычную пищу. Строительство пинассы, правда, продвигалось, хотя и очень медленно, но плотнику с каждым днем становилось все хуже. Судно наше заполнилось крепким льдом. Его веса было достаточно, чтобы разлезлись швы на новом и прочном судне, не говоря уже о таком, как наше, которое долго простояло на грунте. Короче, после продолжительных обсуждений, откровенно обрисовав наше отчаянное положение, я принял решение с первыми же теплыми днями начать очистку судна, хотя это и прибавит нам работы, а мы с каждым днем все больше слабели.
Приняв такое решение, мы подсчитали все орудия, с помощью которых нам предстояло выкалывать из судна лед. У нас было всего два железных лома, кроме тех, что остались на судне, из них один сломанный. Мы начали приводить их в порядок, как и четыре сломанные лопаты. Этим инструментом нам предстояло выкалывать лед, сваливать его в кучу слева на носу корабля, а затем бросать на дно таким образом, чтобы забаррикадироваться от льдин, когда вскроется залив, ибо мы опасались, что они могут разнести судно на куски.
19 числа мы занимались своей «рудокопной» работой на судне, а вечером вернулись на берег ужинать. В этот день штурман и еще двое выразили желание остаться на судне, и я дал на это согласие, так как всю зиму они были лишены нормальных условий для сна, лежа, как и я, среди больных. Оставаясь на ночь на борту, они избавлялись от стенаний и жалоб больных, испытывавших невыносимые муки.
К 21 числу мы уже проделали такую работу, что показалась бочка и можно было обнаружить просочившуюся в трюм воду. Мы знали, что вода появилась не от таяния льда, ибо этой ночью и днем на море и на суше был еще сильный мороз.
23 апреля вечером мы сумели пробить крышку обнаруженной бочки и убедились, что она наполнена превосходным пивом. Это весьма нас обрадовало, особенно больных, хотя пиво отдавало трюмной водой.
24 числа отдал распоряжение скалывать лед с внешней стороны судна, чтобы добраться до нижнего отверстия, проделанного для затопления в кормовой обшивке. Усердно работая, мы к ночи пробили лед и, дойдя до отверстия, увидели, что оно не замерзло и в таком виде оставалось всю зиму. К великой радости, мы обнаружили также, что внутри судна вода спала до уровня этой дыры, а снаружи на фут ниже. Тогда я велел заделать отверстие куском доски, плотно прибив ее гвоздями, чтобы тем самым проверить, не проникает ли вода из какой-нибудь другой пробоины. До остальных двух отверстий мы добрались изнутри и обнаружили, что они замерзли.
К этому моменту пропала всякая надежда на выздоровление нашего плотника и, следовательно, было мало шансов построить пинассу. Но хуже всего было то, что у нас не осталось и четырех человек, способных передвигаться по покрывавшему лед снегу, в таком жалком состоянии мы находились в то время.
25 числа мы наконец получили ответ на беспокоивший нас вопрос: вода у судна (там где мы откололи лед) поднялась на фут и более над трюмом, тогда как в самом трюме ее уровень не повысился. Это так нас ободрило, что мы весело принялись скалывать и выбрасывать лед с судна. Коку и другим матросам я велел прогреть помпы. Они все время пускали в них горячую воду и, прочистив одну помпу, убедились, что она исправна.
30 апреля стоял сильный мороз со снегом и градом, и наши больные страдали от него больше, чем когда бы то ни было. В канун первого мая мы вернулись домой с работы поздно, развели большой огонь и торжественно написали имена наших дам на своих шляпах, пытаясь поднять настроение любыми средствами. И теперь, сообщая вам о нашей радости, я хочу поведать и о том, как туго нам приходилось в эту зиму и чем мы питались.
Когда мы отправлялись в плавание из Англии, у нас были самые разнообразные виды морского провианта, а именно солонина из говядины и свинины, вяленая рыба и т. п., и вот как наш кок всем этим распоряжался.
Мясо, которое подавалось в воскресенье вечером к ужину, он варил в котле, наполненном водой, около часа, добавляя к нему примерно кварту овсяной муки. Затем, вынув мясо, он оставлял котел на огне, пока содержимое не выкипало так, что заполняло только половину посудины. Это мы называли кашей и съедали, стараясь, чтобы она нисколько не остыла, а затем получали обычную порцию рыбы. На воскресный обед подавалась свинина с горохом, а вечером сваренное раньше в котле мясо и остатки каши. Мясо на вторник также варили вечером в понедельник, а на четверг — в среду, и мы всю неделю (кроме пятницы) получали на ужин горячую пищу. И это, несомненно, принесло нам немало пользы. Но вскоре после рождества многих из нас настиг недуг. У больных так воспалились десна, что они не могли есть говядину, свинину, рыбу и даже кашу. Вся их пища сводилась к фунту сухарей, которые толкли в ступке, затем поджаривали на сковородке, добавив немного масла. Некоторые разваривали горох до тех пор, пока он не превращался в пюре. И это все, чем они питались. Большую часть зимы единственным нашим напитком была вода. За всю зиму мы добыли не более 12 песцов, причем часто, когда мы находили их в капканах, оказывалось, что зверьки уже сдохли
