ее тут не оставлю. Ты что собралась делать с малышкой?
- В жертву ее принесу. Или тебя! - смеется. - Все! Иди!
- Щас прям. Пока ты мне внятно не скажешь, что делать собралась с Милой, я с места не сдвинусь!
- Вот упрямый черт! Свалился на нашу голову! Ты ей помочь хочешь?
- Конечно!
- Тогда не мешай мне! Ты не видишь, она еле держится! Ей плохо! Ей силы нужны.
- Да! Я слышал! Лес, высшие силы, бла-бла-бла. И что ты хочешь сказать, в этих старых булыжниках и есть сила?
- Вот бестолочь городская! Навязался на мою голову! Не соображаешь ничего, так и молчи! Не гневи Богов древних, они этого не любят! Отойди от Перуна!
- Какого Перуна? Вот этого? - показываю на большой камень с меня ростом.
- Вот этого! Иди отсюда!
- Хорошо! Когда я должен вернуться? И что будет, если я не уйду далеко? Превращусь в соляной столб, или у меня отвалится голова?
- Голова в твоем случае пустая, поэтому не самая ценная! Утром придешь!
- Утром? Ты сдурела? Хочешь Милу окончательно заморозить?
- Холодно ей не будет, уж поверь. А теперь испарись! - говорит баба Авдотья.
Доставая из сумки старую книгу. Она потрепанная, обложка старая, но яркая. Больше похожа на книгу сказок, чем на ведьменские писания. На обложке золотыми буквами написано "Славянские веды". Капец. Бабка что, сказки Миле на ночь читать собралась?
Спорить дальше не вижу смысла, поэтому иду назад. Нет, далеко, как и обещал, я не ухожу. Наблюдаю издалека, как старуха подкидывает дров в костер, пламя разгорается, поднимается ярким столбом. Подходит к Миле, расстегивает пуговицы на платье, надеюсь, она не собирается ее оставить вообще без одежды? Нет. Она просто распахивает полы платья, чем-то мажет шею и живот девочке, обкладывает ее какими-то травами, корешками. Долго что-то бормочет, потом берет большой веник из разных трав, подпаливает и машет им над Милой, обходит по очереди камни, как будто разговаривает с каждым. Особенно долго стоит над тем, который называла Перуном. И еще над двумя самыми высокими, стоящими рядом. Так продолжается пару часов. Я уже начинаю засыпать под ветками старой ели, а старуха теперь остановилась над Милой, и что-то бормочет, раскачиваясь из стороны в сторону.
В какой-то момент Мила вдруг начинает метаться, поднимает руки, как будто пытается защититься, баба Авдотья хватает ее, не позволяя упасть с камня. Вдруг поднимается ветер, костер начинает пылать еще ярче. Макушки деревьев беспокойно шумят, как будто недовольны нарушенным спокойствием. Где-то хлопает крыльями потревоженная птица, в считанные минуты набегают грозовые тучи. Откуда они взялись, если еще недавно были видны звезды и полная луна?
Гремят раскаты грома, воздух становится тяжелым, несколько капель падает рядом со мной, а потом начинается настоящий ливень.
Под деревьями я не очень-то ощущаю всю его мощь, а вот Мила со старухой оказываются в эпицентре этой стихии. Баба Авдотья и не думает скрываться от потоков дождя, нещадно бьющих ее по морщинистому лицу, напротив, она стоит, расставив руки и подставив дождю лицо. Мила тоже лежит на камне, не шевелясь, а потом вдруг встает. САМА.
Как? Да она еще недавно голову не могла поднять! А сейчас старуха берет ее за руки, и так они стоят посередине поляны, подняв головы вверх. Их не пугает ни гром, ни мелькающие молнии, ни бушующий ливень, ни порывы ледяного ветра. Они неподвижны до того момента, пока стихия не унимается.
Костер залило дождем, он еле тлеет. Баба Авдотья отпускает руки девочки, та стоит посреди поляны, как-то пораженно оглядываясь. Старуха говорит ей что-то, я не слышу. Берет за руку, усаживает на камень. Мила ежится от холода в промокшем платье, но главное, она пришла в себя. Неужели и правда получила так недостающих ей сил?
Я больше не могу прятаться. Выхожу из-за деревьев и иду прямо к ней.
- Ты откель взялся, окаянный? Все-таки не ушел? - ругается старуха. - Вот дурья башка! Да, ну тебя! - машет рукой. - Забирай свою зазнобу! Видишь, пришла в себя. А ты не верил!
Старуха продолжает ворчать, но я не обращаю внимания. Главное - моя девочка смотрит на меня с усталой улыбкой, от которой я не могу оторваться.
- Глеб, - тихо шепчет она, протягивая ко мне руки.
- Иди сюда, - зову я.
Мила совсем замерзла. В мокром платье ей будет тяжело согреться, поэтому снимаю его прямо здесь, заворачиваю Милу в плед, который остался почти сухим, притягиваю в свои объятия. Как же здорово видеть эти колдовские синие глаза! Глажу малышку по щеке, она сама тянется ко мне губами. Конечно, я не могу отказать. Сам, как голодный путник, приникаю к холодным губам, пью ее поцелуй, как нектар, наполняюсь чистой радостью и счастьем.
Так мы стоим какое-то время посредине волшебной поляны. Вокруг только звуки леса, и наши стучащие в такт сердца. Нам хорошо в этой тишине, просто дышать друг другом, просто наполняться общим дыханием. Но пора спускаться с небес на землю, пора возвращаться. Баба Авдотья давно покинула поляну.
- Ты как? - решаю я задать вопрос, внимательно оглядывая девочку.
- Не знаю. Не поняла еще. Но точно лучше, чем несколько часов назад.
Вопросов у меня много, но не хочу задавать их сейчас.
- Пойдем, тебе надо согреться, - хочу взять девочку на руки, но она не дает.
- Нет. Я хочу сама.
- Хорошо.
Мила идет все еще нетвердо. Ее шатает. Я поддерживаю девочку. В избушке бабы Авдотьи не оказалось, но она точно тут была, потому что старая печь встретила нас теплом и весело потрескивающими дровами. Усаживаю малышку около печи, в руки даю горячий чай.
- Я есть хочу, - говорит вдруг Мила.
- Это замечательно! Правда, с едой у нас напряг. Могу предложить только грибной суп и немного хлеба.
- Давай.
- Да, и посуды здесь тоже нет, - наливаю суп в погнутую железную чашку, которую баба Авдотья нашла в шкафу и отмыла, и такую же немного погнутую ложку.
- А как мы тут вообще оказались? - спрашивает Мила.
- Это долгая история. Давай об этом поговорим завтра.
Не хочу сейчас вспоминать эти кошмары. Сил нет, несколько бессонных ночей дают о себе знать. Мила с аппетитом ест. Как же хочется сейчас накормить ее чем-нибудь действительно вкусным.
От тепла и еды Мила тоже начинает зевать.
- Я спать
