переспрашивать не решился. Выйдя от Шаммы, он пересказал этот разговор Базару, тот, конечно, тоже не поверил. Не поверили и остальные. А Шаммы не подвел. Они еще не проснулись, а он, выбритый, нарядно одетый, сидел в машине и ждал…
Машина поднялась на холм.
— «Мне родные холмы Дехистана увидеть хочется…» — вспомнил Базар и весело произнес: — Дорогие друзья, этот холм и есть Дехистан.
Все завертели головами.
— Я говорю это не просто так, а по историческим данным, — продолжил Базар. — Двадцать пять веков назад здесь было государство дахов. Поэтому холм и назвали Дехистан. А кто такие дахи, что за народ, этого история пока еще не знает. Известно, что воинственный, они сражались даже с самим Александром Македонским.
— Ври, да не завирайся, — проворчал сиплый Берды, но Зохра поддержала Базара:
— Ты, Берды, не трогай его, он интересно рассказывает…
— Туркмены звали его рогатым падишахом, дорогой Берды, — продолжал Базар, окрыленный защитой Зохры.
Завиднелись огромные минареты, в свете утра они казались еще выше. Рустаму почудилось, что они достают до небосвода, а Джума сравнил их с динозаврами. И впрямь, кое-где не устоявшие перед разрушением стены были похожи на этих животных.
Мир — это крепость на песке,
Стирает время письмена.
В людской извечной кутерьме
Всему потеряна цена.
Где, торжествуя, жизнь цвела,
Пустыня мертвая видна,
Следов кочевий на найдешь,
Не вечен ты, не вечен ты.
— Твое стихотворение? — просипел Берды.
— Ты еще раз доказал, что ничего не смыслишь в литературе, — засмеялся Базар. — Это великий Махтумкули.
— Базар, наверное, всего Махтумкули наизусть знает, — с улыбкой сказала Зохра.
И без того довольный, Базар еще больше заважничал.
— Может быть, ты слышала, а Зохра — есть неписаный закон: если хочешь стать поэтом, нужно обязательно знать тысячу строк Махтумкули. А я знаю больше двух тысяч. Скажите любую строку, и я прочту вам все стихотворение…
Но послушать стихи им не удалось: машина, ехавшая по кирпичам и черепкам, остановилась…
Домой ребята возвращались в самый полдень, под палящими лучами солнца.
* * *
Джума не увлекался историей и ее памятниками. История, она и есть история. Хороша ли, плоха — обратно не повернешь. Другое дело изучать свое время, а еще лучше — знать будущее, стремиться к нему. Он и поехал-то только за компанию.
Поехал и не пожалел. Много он увидел за этот день, немало и услышал. Тут было над чем подумать: перед глазами стояли памятники, которые давным-давно были созданы чьими-то руками.
— Молодец твой дядя, какой молодец! — шепнул Джума на ухо Базару. Джуму поразили заросшие щетиной археологи, которые работали кирками, лопатами и щетками под немилосердно палящим солнцем, обнажая старину. Его поразило, что когда-то в Мадове проживало примерно полмиллиона людей, что здесь был крупный город.
«Вы стоите на месте неизвестного вам государства дахов, — вспомнил он слова профессора, дяди Базара. — Вполне возможно, что от дахов произошли народы Средней Азии. Вы стоите на земле, которая некогда переживала расцвет. Здесь кипела жизнь. Потом государство было разрушено, но настанет время, и земля древних дахов снова зацветет. Мост, который выстроите на Караджаре, станет воротами Советского Египта».
На обратном пути Джума решил сразу же пойти к Халиме-апа. Он хотел рассказать ей обо всем, хотел сказать, что напрасно она не поехала с ними и как много потеряла. Но стоило ему увидеть выстиранное белье всей бригады, и он словно язык проглотил. Как отплатить этой женщине за ее доброту, подумал он.
Халима-апа встретила их с засученными рукавами, в переднике.
— С возвращением, мальчики! — сказала она. — Ну, как съездила, доченька, все благополучно? — спросила она Зохру.
— Халима-апа, не тех вы приветствуете, герой дня — сиплый Берды, — ехидно заметил Базар.
— Что такое, Берды? Случилось что-нибудь? — удивилась Халима-апа.
— Да ничего не случилось, просто…
— Давай, давай, не юли, признавайся, какой ты великий грешник, — наседал на него Базар. — Оказывается, Халима-апа, и в том, что бетономешалка барахлила, и что цемента не хватает, — во всем виноват он! Не верите — спросите у Таган-аги!
Ребята засмеялись. Берды хоть и улыбался вместе со всеми, но было видно, что ему не по себе.
А было вот как. Они уже собирались возвращаться, когда профессор подвел их к одной пещере и сказал, что самое святое место в мечети. Оно узнает грешников. Ребята не знали, верить этому или нет, но профессор был убийственно серьезен.
Джума удивился и решил спросить:
— Как это оно распознает?
— А вот как: надо в это отверстие сунуться наполовину, а потом влезть обратно. У кого голова не заденет камня, тот чист, потому что грешника камень непременно коснется.
— И только-то?
— Да, — ответил профессор и оглядел всех по очереди. Ребята не то чтобы поверили, но заинтересовались. Сначала они побаивались, никто не решался испытать свою судьбу первым. Профессор подошел к Базару и сказал:
— Я вижу, мой племянник самый храбрый. Давай, Базар, сунь голову в пещеру!
Базар хоть и не очень охотно, но все же исполнил просьбу дяди. Оглядываясь, подошел к дыре и с опаской сунул в нее голову. Влез туда по пояс, потом легко втащил обратно свое щуплое тело.
— Видали, племянник у меня прямо ангел, — прокомментировал профессор и похлопал его по плечу. После Базара полез Рустам, потом Джума, и они тоже, видно, не грешили. Но вот очередь дошла до сиплого Берды. Он, как все, засунул в отверстие голову, а когда захотел вытащить ее обратно, застрял. Дрыгая ногами, он кричал: «Помогите, помогите!»
Ребята покатились со смеху. Наконец профессор, положив руки ему на спину, помог страдальцу вытащить голову и показал всем, как это надо делать.
Сиплый Берды был весь в холодном поту. Он хотел что-то сказать, но заикался. Ребята опять засмеялись. Профессор подмигнул им:
— Смотри, какой грешник! Придется ему в день получки купить барана, принести сюда, зарезать и угостить всех.
Таган-ага подошел, сел около отверстия и развел руками, как бы говоря — ерунда все это.
— Видите, — с улыбкой сказал профессор, — вверху щель узкая, а книзу шире. Малейшая неосторожность — и голова обязательно ударится о камень.
А ребятам лишь бы посмеяться. Они смеялись, пока не уехали, продолжали смеяться и в пути.
— Нет, надо же, именно твоя голова застряла, — сказала Халима-апа и тоже засмеялась.
В тот день за чаем только и разговоров было, что о Мадове.
— А ты, Джума, говоришь, нет ничего вечного, — сказал Таган-ага. — Сколько лет прошло, а орнаменты живы, а керамика блестит, как эмаль.
— Профессор говорит, эти стены видели сорок поколений. Если б не Чингиз-хан, они бы еще
