меня моего малыша.
Вскидываю вверх голову и с вызовом смотрю на мужчину. Внутри меня всю трясёт. Особенно, когда пронизывающий чёрный взгляд медленно проходится по моему лицу, вызывая во мне триггер.
Я знаю такой взгляд. Я его очень хорошо помню. Я очень хорошо помню, что за этим взглядом следовало...
Тяжело сглатываю и впиваюсь ногтями в обивку дивана, когда мужчина наклоняется над столом и нависает надо мной.
— Ух ты, Александрова, — низкий тембр вибрацией касается моего лица. — А ты у нас оказывается с характером? Не ожидал...
Тяжело выдыхаю, чувствуя, как моё дыхание рикошетом отбивается от мужского подбородка и возвращается обратно к моим губам.
Я сама от себя не ожидала... Сейчас, когда волна ярости схлынула, я начинаю в полной мере осознавать всё, что сказала и мне становится страшно. Не надо мне было злить этого мужчину. От него всего что угодно можно ожидать...
— Значит так, Александрова, думаю, нам с тобой нужно обсудить некоторые моменты. Во избежание недопонимания, — Воронцов садится обратно на место и скрещивает руки на груди. Его рубашка всё ещё немного влажная после дождя. Мой взгляд машинально падает на мужскую грудь, обтянутую сырой тканью, через которую просвечивают крепкие мышцы. Что-то в моём животе дёргается, делая кульбит. — Отбирать у тебя ребёнка я не собираюсь. Так что можешь перестать дёргаться по этому поводу. Но хочу, чтобы ты не забывала, я — его отец. И всеми правами отца я буду обладать в полной мере. Хочешь ты того или нет. Это понятно?
— Предельно, — выдавливаю, отводя взгляд.
Не смотря на приказной тон Воронцова, после его слов я испытываю облегчение. Я бы билась за своего малыша до последнего, но прекрасно понимаю, что мужчина со связями и деньгами находится в заведомо более выигрышном положении, чем я... Всё же с присутствием Глеба Викторовича в жизни ребёнка я способна смириться.
Видимо, всё познаётся в сравнении. Тот факт, что мне не удалось сохранить анонимность не кажется таким страшным по сравнению с риском вовсе потерять ребёнка.
— Вот и отлично, — босс кивает, забирая с подноса подошедшей официантки новый стакан с соком и ставит его передо мной. — Может, всё-таки что-то закажешь? Ты ничерта не поела.
— Я не хочу перегружать желудок, — качаю головой. — Нам ехать ещё полтора часа до дома, вы сами сказали. Не хочу, чтобы меня по дороге укачало и весь сегодняшний обед был вывернут на обивку вашего салона. К тому же врач советовала мне кушать часто маленькими порциями. Говорила, это облегчит работу желудка и снизит тошноту.
— Судя по тому, как часто ты бегала в туалет в офисе, тебе этот совет нихрена не помогал.
Выгнув бровь, Воронцов расплачивается картой по счёту, а я снова краснею, потому что мои походы в уборную явно не относятся к перечню тем, которые я хотела бы обсуждать со своим шефом.
* * *
— Глеб Викторович, мне как-то неудобно, что я забрала вашу куртку...
Спустя пару часов, босс наконец паркуется недалеко от моего дома.
Время уже близится к вечеру. Белые ночи давно остались позади и темнеет довольно рано. В сгустившихся сумерках серая улица освещается только фонарями, отбрасывающими блики на расстеленные по асфальту лужи.
В итоге получилось, что вместе с дорогой и рестораном Воронцов провозился со мной пол дня...
Выбравшись из машины, я втягиваю в себя прохладный воздух, который после душного салона кажется мне раем.
Тут же начинаю стаскивать с себя куртку Воронцова, но мужчина подхватывает её за края и возвращает обратно на мои плечи, плотно запахивая.
— Но мы ведь уже возле дома. До подъезда я могу и так добежать. Осталось-то два шага, — киваю на парадную.
— В начале мы зайдём в продуктовый магазин.
— Зачем? — вздыхаю. — У меня есть еда.
Честно говоря, я чувствую себя очень уставшей. Появившиеся сегодня с утра силы, к вечеру окончательно сходят на нет. И, видимо, всё же не стоило мне есть перед такой долгой поездкой на машине. Потому что сейчас я снова чувствую знакомую тошноту и лёгкое головокружение.
— Я заглядывал вчера в твой холодильник. То, что там лежит, едой назвать нельзя, Александрова.
Вытащив из кармана пачку сигарет, мужчина прикуривает одну. Отходит от меня на несколько шагов, затягивается и выпускает в воздух тягучее облако дыма.
— Не понимаю зачем вы курите, — выдавливаю. — Дурацкая вредная привычка.
Несмотря на то, что мужчина отошёл достаточно далеко, моё обострившееся обоняние всё равно улавливает запах табака. Во рту скапливается слюна, только уже не от голода, а от подкатывающей к горлу тошноты.
— Завязал до недавнего времени.
— И почему опять начали?
Вместо ответа мужчина бросает на меня тяжёлый взгляд, снова затягиваясь.
Чувство тошноты снова усиливается, а вместе с ним и головокружение. Меня вдруг резко бросает в жар. Не смотря на холодный осенний воздух, я чувствую, как по лбу стекает капельки пота.
Мужская куртка, висящая на моих плечах, вдруг начинает казаться неимоверной тяжелой и душной.
— Всё, Александрова, пойдём быстро в магазин сходим, и я поеду, — выдыхаю облегчённо, когда в последний раз затянувшись, Воронцов откидывает окурок в стоящую рядом урну.
Дышать тут же становится значительно легче. Только вот головокружение никак не отпускает. Должно быть, в машине меня всё же сильно укачало.
— Глеб Викторович, — выдавливаю, проводя рукой по влажному лбу. — Магазин — это лишнее. Мне ничего не нужно, прекратите уже решать за меня. В моём холодильнике достаточно продуктов.
У меня совершенно нет сил спорить с Воронцовым. И в общем-то желания тоже. Но ещё меньше сил у меня на то, чтобы куда-то тащиться. Всё чего я хочу — скорее дойти до дома, умыться холодной водой и лечь под форточку.
— Инна, прекращай припираться. То полуфабрикатное говно, которое лежит в твоём холодильнике есть нельзя!
Подойдя ко мне ближе, мужчина берёт меня за локоть и подталкивает ко входу в супермаркет. Глаза режет от яркого света, как только мы заходим внутрь.
Лишившись прохладного уличного воздуха, голова начинает кружиться ещё сильнее. Я чувствую, что пространство передо мной словно начинает куда-то уплывать. Последнее, что мелькает
