и възвращахуся койждо и под свое знамя.
Князь же Володимер Андреевич ста на костях под чръным знаменем и не обретоша в полку брата своего великого князя, только литовскиа князи едины, повеле трубити събраною трубою. И пожда час, и не обрете великаго князя, и нача с плачем глаголати: «Братиа моа милая, кто виде или кто слыша своего пастыря, великого князя?» И нача рыдати и кричати и по полком издити, глаголюще: «Те перъв порожен пастырь, овци разыдутся, то кому сиа честь будет? Кто победы победник явится»? И рекоша ему литовскиа князи: «Мы мним, яко жив есть, но уязвлен вельми, внегда в трупе мертвом будет». Инь же рече: «В 5 час видех крепко биющеся палицею своею». Иные рече: «Аз видех позднее того еще биющеся и четыры же печенези належат ему». Юрыевский же юноша, князь некто именем Стефан Новосильскый: «Аз видех его пред самым твоим приходом пеша идуща с побоища и уязвен вельми. Того ради не помогох ему — гоним бысть трема татарины, но милостию божиею едва[434]от них спасохся, а много от них пострада». Князь же Володимер рече: «Известно видети, друзи, братиа, аще кто обрящет жива брата моего, великого князя, то поистинне пръвый у него будет рочитель!»
Отроци же розсунушася по побоищу[435], ищущы победителя. И найдоша Михайла Андреевича Бренка убитого в приволоце и в шеломе великого князя. Инде же найдоша князя Феодора Семеновича белозерскаго, чающе великым князем, занеже приличен ему. Два же етера воины уклонишася на десную страну в дуброву зелену, един именем Сабур, а другей Григорий Холопищев, родом же оба костромичи. Мало выихав с побоища и наихав великаго князя бита вельми, отдыхаюча под[436] сеченым[437] древом березовым. Видевше его, спадоша с коней и поклонишася ему. Сабур же скоро възратиоя и поведа князю Володимеру и рече: «Князь великый здравствует и в векы царствует!» Сиа же князи и воеводы слышавше, и скоро сунушася к нему и падшу на ногу его, глаголюще: «Радуйся, княже наш, древний[438] Ярославе победителю, новый Александре! Врагом сия же победи тобе честь довлеет!» Князь же великий едва рече: «Что ми поведаете?» И рече князь Володимер: «По милости божией, государ, и пречистой его матери, и сугубыми молитвами сродников наших Бориса и Глеба, и умолением рускаго святителя Петра, и его пособника, нашего въоружителя игумена Сергиа, и тех всех молитвами их врази наши побеждена, а мы спасохомся!» Князь же великый слышав то, рече: «Сий день сътвори господь, възрадуемся и възвеселимся в он!» И пакы рече: «Велий еси, господи, и чюдна дела твоа, — вечер въдворится плач, а заутра радость!» И пакы рече: «Хвалю тя, боже мой, и почитаю имя твое святое, яко не дал еси нас в погыбель врагом нашим, и не дал еси похвалитися иному языку иже сиа на мя умыслиша. Но суди, господи, по правде моей, да скончается злоба грешных, аз же в вены уповаю на тя!»
Князь же великый видев множество мертвых своих витязей любимых и нача плакатися. И приведоша конь великому князю, и ваихав. на побоище, и видевь въйску его вельми много, а поганых же с четверицу того боле бито, обратився рече Волиньцу: «Въистинну Дмитрей разумел еси, не ложна суть примета твоя. Подобает ти всегда воеводою быти!»
И нача же с братом своим, с князем Володимером, и с литовскыми князьмы, и с иными рускыми князьми, и с воеводами издит по побоищу[439], а сердцем клицаша, а слезами умываяся. И наихал место, лежать князи белозерстии, вкупе побиени суть: тольми напрасно бишася, яко един единаго ради умре. Тут же лежит Микула Василиевичь. Над ными же став князь великый, много людей дарова и нача плакатися и глаголати: «Братиа моа милаа, сынове рускыа, еще имаете дръзновениа у господа[440], молите за ньп Вем бо, послушает вас бог, и пакы о нас молите, да вкупе с вами будем!»
И пакы еде во иное место и найде своего напръстника Михайла Андреевича Брянка и близь его лежит Семень Мелик четвертой стражи, и тут лежит Тимофей Волуевич. И над ными же став князь великий и плача, рече: «Братиа моа възлюбленнаа, моего ради образу убиену суть быти. Кто бо таков раб могый тако господину служити, яко мене ради сам на смерть мыслено поехал есть! Воистинну подобенъ древнему Авесу, иже от полку Дариа, царя перскаго. И тот тако же сътвори!» И паки Семену Мелику рече: «Крепкый мой стражу, твоею бо стражею крепко спасомы есми!»
Прийде же на иное место, видевши Пересвета чръньца, близь его лежит нарочитый богатырь татарскый, и обратився и рече: «Видите, братиа, своего починальника? И сий бо победи подобна собе, от него же было питы горькаа чаша многым!»
И пакы став на месте своем, и повеле трубити събраною трубою и люди съзывати. Добрии же друзи довольни суще, испытавше оружиа своа о сынове измаильтескыа, и с всех стран бредуще под трубный глас. Съгрядуще весело ликующе, поюще песни ово крестныя, ово богородичныя, ово мученичныя и иные подобии им.
Събряным[441] же людем всим, князь же великый, посреде встяв плячя и рыдяя[442], и рече: «Брятия, князи рускыя и бояре местный, вы бо сынове всея земля, вям подобяет тяко служиты, я мне по достоянию хвялити вяс. Внегдя упясет мене бог, я буду ня своем столе и ня великом княжение Московском, тогдя имям даровати вяс. Ныне же сия упрявим: кождо похорони ближнего своего, дя не дядим в снедь зверем телеся християньскяя!» Князь же великый стоя зя Доном 8 дней доколе же разобра телеся християньскяя с нечестывыми, христиане же схоронишя сколько успеня, я нечестивый повержении зверем ня рязхыщение.
Сказание о злый смерти Мамаеви
Погяному же Мямяю цярю отселя бежяху и добежя до моря, иде же гряд Кафя създян бысть, и потяив имя свое. И познян бысть некоем купцем и тут убиен бысть от фряз, испроверже зле живот свой.
О расмотрении полком
Князь великий Дмитрей Ивянович з брятом своим с князем Володимером Андреевичем и с литовскыми князьми, и с стявшими силями стяв ня костях. Грозно бо, бряте, в то время смотрити: лежит трупие человеческие, акы сенное стози, а Дон река три дни кровию текла. И рече князь великый Дмитрей Иванович: «Считайтеся, братиа, кольких князей нет и колькых воевод нету, и колькых молодых людей нету». И говорит Михайло Александрович, боярин московьскый: «Нет, государь, у нас
