и внешней политики, что иного порядка не мог себе и представить. На первых порах, пока он не разобрался в характере молодого императора, он именно со стороны Вильгельма II менее всего ожидал встретить сопротивление. Ему было известно, что Вильгельм был до своего вступления на престол исполнен величайшего преклонения перед ним, что он видел в нем национальную гордость и ставил его имя наряду с величайшими именами в истории; в глазах же самого Бисмарка Вильгельм был просто увлекающимся и порывистым мальчиком, которого нетрудно будет держать в узде, и нужно было время для того, чтобы старый канцлер смог разглядеть его лучше.
Поводы для столкновений между канцлером и императором не замедлили представиться. Вступая на престол, Вильгельм был полон самых широких планов. Ему казалось, что рост и могущество быстро развивающейся империи требуют от него самой кипучей деятельности, и он готовился к мерам самого широкого характера. На первых порах его увлекающейся натурой всецело овладела мысль о необходимости начать эру социального законодательства. Эта мысль была, в сущности, лишь дальнейшим развитием его патриархального мировоззрения: если император — отец своих подданных, то он должен одинаково заботиться об интересах всех сословий и защищать слабых от притеснений сильных. Ему казалось, что именно на этом пути легче всего нанести удар социал-демократической партии, ибо, думал он, рабочие скорее пойдут за своим императором, ставшим на путь социальных реформ, чем за социал-демократическими вождями. Скоро представился и случай, давший императору возможность выразить его социально-политическое настроение на деле. В мае 1889 г. в Рурском округе возникла грандиозная забастовка углекопов. В ней приняли участие около 100 тыс. человек, и они выставили довольно широкие требования — 8-часовой рабочий день, увеличение заработной платы и т. п. В середине месяца брожение рабочих перекинулось на Силезию, Саксонию и область Саара; кое-где даже произошли кровавые столкновения. Император решил вмешаться в это дело лично и дал поочередно аудиенцию представителям и от рабочих, и от предпринимателей. Делегация от рабочих была принята первой (14 мая). Император горячо рекомендовал рабочим «воздерживаться от всякого сближения с социалистами», заявляя, что если он заметит, что «их движение тяготеет к социализму», то примет «строжайшие меры для подавления этого движения». «Но если, — прибавил он, — горнорабочие будут спокойны, то они могут рассчитывать на мое покровительство». Через два дня после этого он принял делегацию от предпринимателей и, подчеркнув, что рабочие произвели на него благоприятное впечатление, сказал между прочим: «Вполне естественно и свойственно каждому человеку искать возможно лучших жизненных условий. Рабочие читают газеты. Они знают, в каком соотношении стоит их заработная плата к прибыли компаний. Понятно, что они желают участвовать в той или иной мере в этой прибыли. Вот почему я просил бы вас, господа, посерьезнее отнестись к положению и стараться на будущее время, по возможности, избегать таких осложнений… Я считаю своим монаршим долгом прийти на помощь в случае разногласия как хозяевам, так и рабочим, при условии, что каждый со своей стороны будет заботиться об общем интересе, поддерживая между собой согласие и не допуская таких кризисов, как тот, который мы переживаем в данное время».
Бисмарк совсем не был расположен идти навстречу этим настроениям императора. Даже в разгаре своей социально-политической деятельности, как мы видели, он не шел дальше признания принципа государственной благотворительности по отношению к рабочим; социальное законодательство при этом было для него лишь средством для борьбы против социал-демократической партии; теперь же, в конце 80-х годов, увидев, что проведенные им в пользу рабочих законы нисколько не ослабили социал-демократического движения, он разочаровался и в них и все больше приходил к убеждению, что с социалистами можно бороться лишь силой. Широковещательные заявления императора, по его мнению, могли только возбудить неосновательные надежды в рабочем классе и еще больше раздуть социалистическое движение; нужно не поощрять рабочих, а усугубить меры полицейского воздействия на них. Закон против социалистов, принятый в 1878 г., имел не постоянный, а временный характер; в 1890 г. истекал срок его действия; Бисмарк стал теперь хлопотать о том, чтобы этот временный закон превратить в постоянный. Вильгельм II, увлеченный своими мечтами о дружбе монарха с рабочими, не сочувствовал этим агрессивным намерениям стареющего канцлера и лишь скрепя сердце дал согласие на внесение соответствующего законопроекта в рейхстаг. В рейхстаге обстоятельства складывались также не особенно благоприятно для осуществления намерений канцлера. Национал-либералы и даже часть консерваторов (так называемая имперская партия, представлявшая собою отколовшееся левое крыло консервативной партии) соглашались голосовать за возобновление исключительных законов против социалистов лишь с некоторыми условиями, да и то очень неохотно; вся левая фракция рейхстага (социал-демократы и свободомыслящие), а также и большая часть центра встретила проект Бисмарка с открытой враждебностью. Оставались одни правые консерваторы (немецкие консерваторы), которые были готовы идти за Бисмарком на путь самой крайней реакции, но они составляли незначительное меньшинство. Условия, которые ставили национал-либералы и имперская партия, заключались в том, чтобы у администрации было отнято право высылок социалистических агитаторов, и они в этом смысле внесли поправку к правительственному законопроекту о придании исключительным мерам против социалистов постоянного характера. Консерваторы все время хотели узнать, как отнесется к поправке национал-либералов Бисмарки признает ли он ее для себя приемлемой, но Бисмарк держался двусмысленно и не давал определенного ответа. Он вел довольно тонкую игру, заключавшуюся в том, чтобы, не раскрывая своих карт перед обществом, побудить консерваторов голосовать против всего закона с национал-либеральной поправкой, отвергнуть его с их помощью, распустить рейхстаг и затем постараться в новом рейхстаге провести его без всяких поправок в правительственной редакции. Если же это оказалось бы невозможным и рейхстаг снова отверг бы правительственный законопроект, то Бисмарк был готов на целый ряд мер в духе крайней реакции. По некоторым его частным заявлениям в это время ясно, что он имел ввиду не более не менее как изменение избирательного закона и уничтожение всеобщего избирательного права. Если бы это вызвало восстание, то и в этом, по мнению Бисмарка, не было бы большой беды, ибо к услугам правительства была преданная армия.
Сначала все пошло так, как ожидал Бисмарк. Консерваторы голосовали против исключительного закона с национал-либеральной поправкой, а так как вместе с ними голосовали социал-демократы, свободомыслящие и большая часть центра, то закон был отвергнут (25 января 1890 г.) большинством — 167 голосов против 98. Но в дальнейшем дело пошло совсем не так, как ожидал Бисмарк. Император, и раньше не особенно сочувствовавший исключительным мерам против социалистов, отказался идти за Бисмарком. Вместо программы «энергичного выступления» (energische Einschreiten), которую защищал Бисмарк, он выставил программу довольно широкого социального законодательства.
Для этой
