— В воде? В камне? В куске дерева? Я тебя умоляю. — Так Куойл пытался бороться с белой собакой с помощью логики. Он медленно отправился обратно к причалу, стараясь больше не поднимать волн. Белая собака начинала ему надоедать.
* * *
В полдень Куойл накрывал на стол, а тетушка раскатывала тесто.
— Возьми красную скатерть. Она в ящике под лестницей. И рубашку можешь сменить. — Тетушка поставила две белые свечи в стеклянные подсвечники, хотя на улице еще было очень светло. И закат ожидался только в девять часов.
Банни и Саншайн были затянуты в белые колготки. Саншайн могла бы надеть удобный наряд Банни, но та пребывала в дурном настроении. К тому же ее собственное платье было ей мало: жало под мышками и было коротко. А еще им было жарко.
— Вот и она, — сказала тетушка, услышав возле дома звук мотора японской машины, на которой ездила Доун. — Девочки, ведите себя хорошо.
Доун поднялась по лестнице, с трудом удерживая равновесие на высоких шпильках. Ее белые туфли были такого размера, что вполне могли бы подойти мужчине. Она улыбалась во весь коричневый рот. Синтетическая блузка сияла, а подол юбки низко свисал сзади. В руках она держала бутылку. Куойл подумал, что это вино, но в бутылке оказался виноградный сок. На ней еще был виден ценник. Носки ее туфель опасно загнулись вверх.
Он подумал о Петал в платье с бахромой, о том, как ее длинные ноги спускаются в шитые стеклярусом туфли, как она стремительно двигается, окутанная облаком «Трезора», и ловит свое отражение в зеркале, на поверхности тостера, стекла, и дразнит его вожделение. Он почувствовал болезненную жалость к этой блеклой моли.
Разговор не вязался. Доун называла голые полы и грубо сколоченные окна «потрясающими». Саншайн собрала на коленях груду чумазых медведей и металлических машинок и показывала их гостье по одному, представляя: «Это медведь. А это машина». Можно было подумать, что гостья приехала из страны, где не было ни машин, ни медведей.
Наконец тетушка выставила на стол перед Куойлом ароматный пирог.
— Давай, племянник, разрезай.
Она зажгла свечи, но пламя осталось невидимым на фоне широкого солнечного луча, протянувшегося через весь стол. О них напоминал лишь запах воска. На столе появились тарелки с горохом, луком и салатом.
Куойл проткнул пирог алюминиевым приспособлением. Банни воткнула свою вилку в пламя свечи.
— Не надо этого делать, — сказала тетушка сердитым тоном. Кусочек омара выпал из дымящегося пирога и съехал на тарелку Доун.
— О, это омар? — сказала Доун.
— Точно, — сказала тетушка. — Это пирог с омаром. Сладкий, как орех.
Доун проникновенно сказала тетушке: «Я просто поем салата, Агнис. Я не люблю омаров, еще со школы. Нас заставляли брать с собой бутерброды с омаром. А мы выбрасывали их в канаву. И крабов тоже. Они похожи на больших пауков!»
И она попыталась рассмеяться.
Банни посмотрела на запекшуюся корочку и оранжевое мясо на своей тарелке. Куойл приготовился к истерике, но ее не последовало. Банни стала демонстративно жевать и сказала:
— А я обожаю мясо красных пауков!
Доун обратилась к Куойлу, как бы по секрету. Все, что она говорила, казалось каким-то излишним.
— Как ужасно поступили эти люди с Агнис. — На самом деле ее это нисколько не волновало.
— Какие люди? — спросил Куойл с рукой у подбородка.
— Ну, эти люди, с гитлеровской яхты. Они же просто сбежали.
— В чем дело? — спросил Куойл, глядя на тетушку.
— Ну, похоже, меня надули, — сказала она. Волна гнева охватила ее до самых корней волос. — Мы обили заново мягкую мебель на яхте. Сделали все, за исключением двух стульев. И они просто исчезли. Яхта исчезла. Они снялись с якоря, пока было темно.
— Разве нельзя их разыскать по регистрационной информации? Это судно трудно спрятать.
— Я решила немного подождать, — сказала тетушка. — Подождать и послушать. Может быть, у них были основания для такого стремительного отъезда. Например, болезнь или бизнес. Они связаны с нефтяным бизнесом. Вернее, это она с ним связана. Все деньги у нее. Или вдруг она вспомнила о том, что у нее назначена встреча с парикмахером в Нью-Йорке. С такими людьми это бывает. Поэтому я не стала ничего тебе об этом говорить.
— Ты же делала для них какую-то работу еще в Штатах? У тебя ведь должен был остаться их адрес?
— Да, несколько лет назад я перетягивала им мягкую мебель. Но все документы еще находятся в Лонг-Айленде, на складе.
— Я думал, ты все отправила сюда, — сказал Куойл, снова обращая внимание на пустоту в комнатах. У них не хватало мебели. Она действительно сказала, что вся ее мебель отправлена сюда морем. Но с того времени прошло уже два месяца.
Доун заметила, что у него блестят губы от масла из пирога.
— На все нужно время, — сказала тетушка. — Рим тоже не сразу строился.
За окнами в проводах гудел ветер. Банни смотрела в окно.
— Кто хочет сыграть в карты? — спросила тетушка, потирая и разминая руки, как заправский карточный игрок.
— А вы умеете играть в четверки? — спросила Доун.
— Девочка, — сказала тетушка, — как хорошо, что умеешь играть ты.
Она бросила быстрый взгляд на дверцу, за которой хранила виски. Сейчас она была готова оторвать горлышко у бутылки зубами.
19 Прощай, «Дружище»
Русский побег. Заключенного… привязывают к охраннику… Для того чтобы освободиться, он трет ладони одна о другую до тех пор, пока край веревки не попадает ему между рук. Потом ему остается лишь стянуть эту веревку ниже, чтобы ухватить ее пальцами одной руки и просунуть под нее пальцы другой. Потом заключенный делает рывок, и… веревка соскальзывает с его рук.
«КНИГА ЭШЛИ ОБ УЗЛАХ»
Иногда Терт Карт доводил всех до того, что люди предпочитали спасаться бегством. Был жаркий безветренный полдень, осторожное затишье между двумя воюющими погодными фронтами. Они все втиснулись в грузовичок Билли и поехали в «Удачу Рыбака», чтобы поесть рыбы и чипсов. Они бежали от Терта Карда, который безостановочно чесался обеими руками. У него была чесотка под мышками.
Они сидели на пристани, ели из пластмассовых коробочек и млели от жары. Куойл дышал ртом и жмурился, глядя на свет. Правда, Билли Притти предостерегающе показывал им на северо-восточную часть горизонта, где фиолетовые облака напоминали шелковый шарф, продетый через обручальное кольцо. На юго-западе виднелось соперничающее небесное воинство: облака таких фантастических форм и размеров, будто с ними поработал какой-то неистовый художник, закручивая причудливые вихри и невероятные фонтаны.
— На этой неделе у меня больше историй о сексуальном насилии, чем когда бы то ни было, — сказал Натбим. — Джек должен быть счастлив. Целых семь. Обычные истории о мерзавцах папашах, развращающих собственных детей; одна про проповедника, растлившего мальчика из хора, про славного доброго соседского дядюшку, который подвозил девочек в воскресную школу и угощал сладостями тех. Кто снимал для него трусики. Есть одна не совсем обычная, так сказать, раскрывающая темные стороны ньюфаундлендского характера. Про вышибалу из одного бара в бухте Миски, который пытался вышвырнуть какого-то пьянчугу. Пьянчуга обиделся, пошел к своему грузовику, достал замороженного морского окуня из багажника и вернулся в бар. А дальше было так: он завалил этого вышибалу, содрал с него штаны и совершил над ним акт сексуального насилия посредством пресловутого окуня. — Натбим не смеялся.
