соседней комнате для допросов, мог быть воплощенным злом? Куда проще было поверить, что эта женщина просто юлит, чтобы сложить с себя ответственность.
Но чем внимательнее полицейские приглядывались к фактам, тем правдивее они выглядели. Шестеро незарегистрированных детей и поразительно схожее физическое состояние всех узников — от бледности до выпавших зубов.
Один из офицеров, присутствовавших в тот вечер в комнате для допросов, говорит: «Это было похоже на взрыв бомбы. Мы поняли, что нам предстоит работа над самым важным делом в нашей жизни, что все, что было раньше, поблекло перед монументальностью произошедшего на Иббштрассе. Казалось невозможным, чтобы эта изнуренная женщина в замызганном платье смогла пережить такой ад. Она внезапно стихла, истощенная рассказанным. Слова утешения прозвучали бы банально и неуместно. Что мы могли сделать, чтобы облегчить ее страдания? Невозможно описать чувства, которые всех нас охватили. Но мы понимали, что можем сдержать свое слово, и если уж она так хочет, то никогда больше не увидит Йозефа Фритцля».
«Мне позвонили и рассказали о случившемся в 2.00 в воскресенье, — вспоминает Польцер, — и через три часа я был там. Элизабет рассказывала о двадцати четырех годах в этом аду почти два часа. Остается лишь добавить, что все это оказалось правдой».
В соседней комнате Фритцль молчал. Один из офицеров позднее скажет: «Он волновался, что его дочери нет рядом. Постоянно нервно поглядывал на дверь. Он явно начинал осознавать, что потерял контроль».
Фритцль поднял глаза, когда увидел, что дверь открылась и вошел один из офицеров, который вел допрос Элизабет. Улыбнулся своей вежливой улыбкой. Она застыла на его губах, когда на его запястьях защелкнулись наручники.
Все было кончено.
Момент, в который утром 27 апреля 2008 года глава уголовной полиции Леопольд Этц распахнул дверь в подвал на Иббштрассе, 40, можно сравнить с моментом, когда знаменитый египтолог Говард Картер открыл усыпальницу юного фараона Тутанхамона в 1922 году. Большая разница, конечно, состоит в том, что Картер произнес свои знаменитые слова о «замечательных находках».
То, что увидел Этц, будет стоять у него перед глазами всю оставшуюся жизнь. Как всякий полицейский, он полагал, что приучен видеть страдания людей: застреленных, заколотых, подвергшихся случайному надругательству, изнасилованных, отчаявшихся. И все же сцену преступления, которая предстала перед ним после того, как распахнулась бетонная дверь в камеру, сравнить не с чем. Луч света проник внутрь, и перед офицером открылось уникальное зрелище.
Этц и другие полицейские зажали носы, чтобы не чувствовать смрада, исходившего из уборной, отшатнулись от покрытых плесенью стен темницы, в которой родилось семеро и выросло трое детей. Они увидели зловонную и замызганную занавеску душевой, с потолка капала вода. Они были не в силах вымолвить ни слова. «Пресвятой Боже, — сказал кто-то. — Я думал, с концлагерями покончено много лет назад». Фритцля отвели в полицейскую машину.
«Он был нужен нам, чтобы провести нас через все запертые двери, — поясняет Польцер. — В ящике стола перед последней дверью у него лежал старенький дистанционный пульт от телевизора. Последняя дверь была скрыта, но не отодвигающимся шкафом, а еще одной дверцей, которую приходилось разбирать, а затем собирать всякий раз. Для себя он потрудился на славу».
За несколько часов до этого Этц побывал в комнате Фритцля наверху, где вместе с бабушкой находились бывшие обитатели омерзительного, противного естеству человеческому бункера.
Это были мальчики, Штефан и Феликс. Они сидели с Розмари, когда офицеры вошли в комнату. Оба выглядели до ужаса напуганными и были ужасно бледными. Их отвели к ожидавшим машинам, пока остальные офицеры пытались объяснить Розмари, что происходит. «Впервые в своей жизни они оказались в реальном мире», — говорит Этц, рассказывая о том, как вел мальчиков из квартиры Фритцля на амштеттенскую улицу, которая уже никогда не будет такой, как прежде.
Походка мальчиков напоминала походку слегка подвыпивших матросов; они так долго передвигались наподобие карликов-рудокопов в этом отвратительном подземелье, что им было непросто координировать движения, они испытывали головокружение и дезориентацию в пространстве. Потом, когда Феликса впервые в жизни вывели на улицу, он посмотрел на небо, указал на него и спросил: «Так, значит, там живет Боженька?»
Закаленные полицейские с трудом сдержали слезы, услышав эти слова.
«Все было для них внове, и ясно, что они были поражены, единственное представление о реальном мире они могли получать только по телевизору, — добавляет Этц. В темноте мальчики впервые в жизни забрались в машины, и им сказали, что скоро они встретятся с мамой. — Это была их первая поездка на машине, — продолжает Этц, — и они были изумлены скоростью и действительно взволнованы. Им никогда еще не приходилось испытывать подобного. Они видели машины только по телевизору. Феликс был вне себя от возбуждения. Он взвизгивал от удовольствия всякий раз, когда видел машину, ехавшую нам навстречу, и они с братом тесно прижимались друг к другу, когда она проезжала мимо. Они думали, что вдрызг разобьются. Свет фар приводил их в восторг. Они кричали и прятались под сиденья. Но самое потрясающее было, когда они увидели луну. Они просто рты пораскрывали от благоговейного изумления, толкались и показывали на нее пальцами. Они и луны-то никогда не видели».
Мальчики ехали на встречу с матерью. А полицейские между тем вернулись в подземелье — проверить его секреты.
«За годы своей работы в полиции я много чего насмотрелся, — говорит Этц, — но никогда не видел ничего подобного». Подземелье внушало ужас полицейским, которых назначили обследовать его. Долго они не могли там работать; воздух был настолько зловонным, что одиннадцать криминалистов работали посменно, каждые два часа выбираясь на свежий воздух. Через неделю была установлена новая вентиляционная система, накачивавшая свежий воздух, чтобы позволить экспертам дольше работать под землей.
Фотографии подземной камеры потрясли мир. Наравне с ужасами подземелье свидетельствовало о силе духа тех, кто был вынужден обитать в нем. Феликс нарисовал и раскрасил синим осьминога на стене душевой; Керстин нарисовала плоды, растущие на деревьях, которых никогда не видела. Это были трогательные связи с внешним миром, про который им сказали, что он «не для них», срисованные с изображений, мелькающих по цветному телевизору.
То, каким злом может быть пропитано место, подтверждает факт, что полицейские, которым дали задание исследовать бункер, получали консультации у психолога, когда чувствовали, как их сокрушает клаустрофобия. «То, что приходилось видеть там офицерам, ужасно, — говорит Польцер. — Спускаться в подвал было все равно что забиваться в старую подводную лодку. Смрад стоял действительно почти невыносимый. Это было, несомненно, самое бесчеловечное место преступления, которое я когда-либо видел. Согласен, случай был несложный, поскольку Фритцлю пришлось признать все
