— Искала, кого пожиже… ошиблась. Нам много не надо. Вдруг карточки в карманах лежат или пара копеек найдется.
— Анька выбрала не того. У меня в карманах пусто. Жрать хотите?
— Третий день только снег лопаем. Животы пучит. Мочи никакой нет!
Просто так развернуться и уйти я и не думал. Вовсе не потому, что весь такой из себя добренький, но не мог я оставить этих озлобленных детей вот так на улице зимой. Они как-то выживали до сих пор, но это вовсе не значило, что подобная удача продлится еще хотя бы день.
— Убивали уже кого? — задал я главный вопрос, ответ на который все решал. Если да, то сдам их в милицию, пусть там разбираются, куда их определить. С убийцами я ничего общего иметь не хотел.
— Нет, — сказал рыжий и посмотрел мне прямо в глаза. — Не успели.
Его честность мне понравилась. Я вырос в сытости и достатке, и представить себе не мог, что значит голодать, жить на улице, скитаться и не знать, что ждет тебя завтра. Что такое быть без родителей, без семьи. Рядом с такими же отщепенцами, как ты сам, нищими и голодными зверьками. Как бы я поступил на их месте? Да точно так же. Загонял бы жертв в места, где их можно грабить, и обчищал бы их карманы подчистую. Убить не убивал бы, зачем? Найти слабака, типа меня, не представлявшую на вид ни малейшей угрозы, избить, ограбить, выгрести хотя бы мелочь… на которую уже можно что-то да купить на рынке… а если повезет, то и карточки отоварить. А на большее они никак не могли рассчитывать, но и этого им хватило бы с головой.
И, слава богу, что не дошли они еще до того, чтобы с голодухи есть людей. Если отбросить моральные препоны, так они смогли бы прокормиться какое-то время, заманивая одиноких детишек помладше, убивая их без проблем и… пожирая… тем более, что на морозе тела не портились.
Не лгут ли? Правду ли сказал рыжий, или только прикидывается, делает вид, заговаривая зубы…
Я развернул к себе Аньку, она испуганно пискнула.
— Точно никого не убили? Говори!
Голос мой был грозен, несмотря на невнятный вид. И то, что я раскидал пятерых мальчишек, говорило в мою пользу — силу уважали все.
— Не убивали! — затараторила девочка. — Грабили только прохожих, да Бек и мальчики на рынках воровали. А мы на подхвате были…
Я долго смотрел в ее лицо, еще такое юное, свежее, неиспорченное, хоть и грязное, чумазое… испуганные глаза, в которых отражалось голубое небо, идеальный овал лица, голос, за которым идешь, не глядя — я сам испытал на себе его очарование, — здесь пропадал талант великой актрисы. Сколько же испытаний выпало на ее долю в столь малом возрасте. Проклятые фашисты во всем виноваты. Воздастся им и за это.
— Где родители?
— Умерли, — она даже не всплакнула, просто ответила, давно приняв этот факт.
— Как оказалась на улице?
— Отбилась от группы, все документы у воспитателя остались… дальше сама по себе…
Я мог бы опросить и всех остальных, но примерно знал, что они ответят. Сироты, либо не знают, где родители. Остались вне системы. Потерялись, не было мест, либо конфликтовали в детдомах с другими детьми — дедовщину и право сильного никто не отменял, и условия были жесткими. Бежали. Теперь скитаются, бродяжничают.
Я читал в детстве «Педагогическую поэму» Макаренко, но беспризорники тех лет и нынешние отличались принципиально. Передо мной были «дети войны», случайно оказавшиеся на улице, а не дефективные* из дворового криминала.
*То есть беспризорники и правонарушители до 18 лет.
— В детдом пойдете?
— Не возьмут, — вперед выдвинулся паренек с азиатским лицом, — местов нетуть.
В Челябинске и области работали более сотни детдомов, но все были переполнены из-за большого числа эвакуированных, и условия там были не самые лучшие. Примерно год назад Совнарком СССР принял решение «Об устройстве детей, оставшихся без родителей». Именно на органы милиции были возложены обязательства по выявлению беспризорников и безнадзорных и направлению их в приемники-распределители или же к живым родственникам на содержание. Обычно подобными вопросами занимались детские комнаты милиции. Но детей было слишком много, а людей, ответственных за решение этих проблем, как обычно не хватало. Так что детишки сбивались в ватаги, жили сообща, где и как придется, и добывали себе пропитание зачастую далеко не законными путями.
— Бек! — одернул его рыжий, и китайчонок вернулся в строй.
— А если я договорюсь? — предложил я, уже прикидывая в голове первоначальный план.
— А ты кто таков, чтоб тебя послушались? — недоверчиво спросила девочка с огромными зелеными глазами. — У тебя даже денюжков нема!
— Послушают, уж поверь! Я ж герой! Обо мне даже в газете писали, и еще написать хотят.
— Взаправдашний герой? — глаза девчонки распахнулись широко-широко.
— Самый, что ни на есть! — подтвердил я, улыбнувшись. — Ну, так что? Доверитесь мне? В милицию не сдам, обещаю! А этому вашему вообще к врачу нужно… — я кивнул на длинного парня, болезненно державшегося за кисть правой руки.
И в подтверждении серьезности своих намерений я отпустил Аньку. Она тут же подбежала к своим, и какое-то мгновение я думал, что сейчас они все рванут наутек. Не рванули. Начали совещаться, сбившись в тесный круг.
Дискуссия длилась недолго, не прошло и минуты, как рыжий вышел чуть вперед и, нахмурившись, уточнил:
— А пожрать точно дадут?
Я прекрасно понимал их недоверие. Попади я в такую передрягу в подобном возрасте, не верил бы вообще никому. Эти дети были еще не потеряны, я видел в их глазах надежду на лучшее. К счастью, они не успели перешагнуть точку невозврата.
Если моя первоначальная задумка не сработает, пойду в наркомат прямо к Зальцману. Такой человек не откажет. Но слишком наглеть не стоит, лучше для начала попробовать более доступные
